Елена Александровна Благинина (1903 - 1989)

Родилась 14 (27) мая 1903 года в селе Яковлево (ныне Свердловский район Орловской области) в семье багажного кассира. Елена Александровна больше известна как детский поэт. Первая книга стихов для взрослых вышла в свет, когда автору было 63 года. Но в сборник вошла лирика всей жизни. Здесь представлена малая толика из каждого раздела этой небольшой по объему, но такой наполненной мыслями и чувствами книги.

ЕЛКА, КОТОРАЯ
НЕ ЗАЖГЛАСЬ
— Елки не будет, — сказал отец.
— Правда, не будет, — сказала мать.
— Как?—удивились мы.
— Очень просто, — сказал отец.
— Так и не будет, — сказала мать.
— Жалко, — вздохнули мы.

— Гуся не будет, — сказал отец.
— И кулебяки, — сказала мать.
— Вот как! — сказали мы.
—Будет каша, — сказала мать.
— И солонина, — сказал отец.
— С хреном?—спросили мы.

— Будут гости, — сказал отец.
— Из-под Варшавы, — сказала мать.
— Сколько? — спросили мы.
—Двое взрослых, — сказал отец.
— Трое детей, — сказала мать.
— Много!—сказали мы.

—Дом их сожгли, — сказал отец
— Все разорили, — сказала мать.
— Кто? — испугались мы.
— Кайзер Вильгельм, — сказал отец.
— Изверг проклятый, —
сказала мать.
— Ишь ты, — вздохнули мы.

— Пусть поживут, — сказала мать.
— В нашей семье, — сказал отец.
— Тесно, — заныли мы.
— Не господа, — оказала мать.
— Надо помочь, — сказал отец.
— Надо!—сказали мы.

МАТЬ
Ты на подвиг ежедневный
Много силы отдала —
Ни снегуркой, ни царевной,
Ни забавой не была.

Никогда не щеголяла
На точеных каблучках,
Перед милым не сияла
В переливчатых шелках.

Не была его сударкой,
Не палила страстью жаркой.

Не боченилась красиво
Парад добрыми людьми,
А детей его носила
Под увядшими грудьми.

А детей его рожала,
Коим гибель угрожала.

Ребятишки мёрли просто, —
То и знай, зови попа...
От порога до погоста
Поистоптана тропа.

Через год опять крестины.
Снова брагу затевай..,
...Или саван из холстины,
Или хлева каравай.

Сколько помыслов унылых
О тряпицах, о кусках!
Потому-то руки в жилах,
Сердце в ранах, грудь в тисках.

Сколько радости горячей
От сердечности ребячьей —
От протянутых ручонок,
Круглых щек и кротких глаз:
От мальчишек и девчонок,
Что ведут в бессмертье нас!

СКАЗКА
Зачем-то требует огласки
Та песня, что с водой ушла...
Ты был Иванушкой из сказки,
А я Аленушкой была.

Половичок линючий — речка,
А печка — пышный царский дом...
От страха мрет в груди сердечко,
Пылает голова огнем.

Меня затягивает илом,
Заносит медленно песком.
А ты зовешь таким унылым,
Срывающимся голоском:

— Сестрица моя, Аленушка!

Палач коварной ведьмой нанят,
Костры трещат на берегу.
А камень ко дну тянет, тянет
Так, что дохнуть я не могу.

— Ой, братец мой, Иванушка!

Мы продолжать не в силах действа
И плачем громко — в три ручья,—
От вероломства, от злодейства,
От горькой сказки бытия.

НАТАША РОСТОВА
С чего начать? Все интересно,
Все как бы несвежо... С луча,
Который, падая отвесно,
Остановился у плеча?

Жара! Меняю место снова,
Сажусь за сундуком в углу...
Сегодня юная Ростова
С Болконским пляшет на балу.

Она летит все мимо, мимо
В атласных, узких башмачках,
В легчайшем платье цвета дыма,
С раскрытым веером в руках.

Бледна. И слишком большерота,
Зато глазаста, как звезда.
В ее чертах родное что-то.
Где видела ее? Когда?

Мне — девушке, живущей ныне
Под знаком гнева и борьбы,
Какое дело до графини,
До крошечной ее судьбы?

Я — золушка, она — инфанта,
Мне—мешковина, ей—меха,
Мне — провалилась бы Антанта,
А ей—дождаться б жениха.

Мне — революций грозных вьюга,
«Двенадцать» Блока, вождь в Кремле,
А ей — papa, maman, подруга,
Гаданье, свечи на столе.

Но почему, в волненье жадном,
Слежу, дыханье притая,
Как грезит на окне в Отрадном
Наташа — сверстница моя?

Как радуется и как плачет,
Озорничает и поет,
Как на охоту с Петей скачет,
Как экипажи отдает

Для раненых... И Поварская
Гудит от грохота колес...
Наташа! Вот она какая!
Вот где нам встретиться пришлось!

Вот где безвестному поэту
Она свой голос подала...
И я его как эстафету,
Как выход к свету приняла.

ХЛЕБ
На свете я видела хлеба немало—
Крестьянка его из печи вынимала
И клала на стоп, осеняя крестом,
И он отдыхал, накрытый холстом.

В горнице пахло сильно и сладко,
Хлеб грозным казался, как имя отца.
За трапезой ели его без остатка —
Ни корки, ни крошки, ломоть —
до конца.

На свате я видела хлеба немного.
Его отмеряли так скудно,
так строго.
Его запивали крутым кипятком,
Его называли не хлебом — пайком.

С соломой, с мякиной, с трухой,
со жмыхами,
Он все же казался желанней всего!
И матери тайно и тяжко вздыхали,
Когда на частицы делили его.

На свете я видела хлеба — разливы:
Мешки, бункера, элеваторы, нивы.
Он золотом лился, волною бежал,
Горой на токах деревенских лежал.

И если примечу кусок в небреженье —
В грязи придорожной,
в подножной пыли
То самое первое сердца движенье —
Поднять и спасти это чудо земли.

БЕЛЫЙ ОФИЦЕР
Он был немолод, смугл
и тонок станом.
На денщика спросонья не ворчал,
Не бегал по кафе и ресторанам,
А если дома пили, то молчал.

Над картой мог просиживать часами,
Подтянутый и строгий, как всегда.
Лишь под его холеными усами
Улыбка шевелилась иногда.

Любил, накинув легонькую дошку,
Спуститься в мой захолодалый сад.
Померяет шагами там дорожку
И вскорости воротится назад.

У нас привычкой сделалось бояться,
Куда девались озорство и прыть!
При нем не смели бегать
и смеяться,
Греметь посудой, даже говорить.

Однажды я белее золою мыла
(Всех выручала в те поры зола).
Вдруг он вошел,
держа печатку мыла:
— Возьмите!
— Ни за что!—И не взяла.
Он усмехнулся:
— Этак не годится!
Вы молоды, и спесь вам ни к чему.
Вам нечем, моя милая, гордиться! —
А вам тем паче, — я в ответ ему.

Он побледнел:
— Поосторожней, детка,
Вы несмышленыш, видно по всему!
Забыли?
Существует контрразведка!
— Разведка тоже, – я в ответ ему.

Он вышел. Дверь захлопнулась
сердито,
Взлетела занавеска на окне,
На табурете дрогнуло корыто,
И что-то вдруг оборвалось во мне:

«Какая же я все-таки дуреха,
Зазнайство это, больше ничего!
Зачем я раззадорила его,
Теперь не мне одной придется плохо!»

...Развешанные на дворе рубахи,
Закаленели, сделались как жесть...
Я с той поры жила в великом страхе,
Мне не хотелось спать и даже есть.

Меж тем зима мела за вьюгой вьюгу,
Скуля и воя, как голодный волк.
Деникинцы откатывались к югу,
Захлопотал и Черноморский полк.

Наш постоялец уходил под вечер.
Он жестом меня вызвал
на крыльцо,
Сказал:
— Вы правы, мне гордиться нечем. —
И поднял кверху темное лицо.

—Да, молодости вашей
дни тревожны...
Но я хотел сказать вам о другом:
Когда придется говорить с врагом,
То будьте осторожны...

Он помолчал и,
повернувшись круто,
Сбежал с крыльца
в крутящуюся тьму.
И вьюга взвыла на голос, как будто
Затеяла поминки... по нему...

ОРЕЛ СОРОК ТРЕТЬЕГО
Выпало звено, и цепь распалась —
Нет ключа от города Орла...
Я ж еще в пруду не поплескалась,
Я ж еще в саду не побыла!

Яблочка отведать не успела,
Не доела теплого ломтя,
Материнской песни не допела,
Не сумела уберечь дитя!

Я ж еще с родными не простилась,
Милого звала — не дозвалась...
Утренней звездой не засветилась
И вечернею не пролилась.

Мне бы хоть немножечко подоле
Побродить среди дворов и хат!
Я бы принесла яиц в подоле,
Куры-то несутся где хотят!

Я бы иван-чаю наломала —
Хороши орловские луга!..
Времени осталось слишком мало,
Каждая минута дорога!

Горница не прибрана, не мыта,
Рушники не вышиты — белы.
Не дожато в пыльном поле жито,
Жизнь не дожита... и спят орлы...

Спят орлы в сырой земле орловской,
Воротившие бездомным кров,–
Новиков, Благинин и Шабловский,
Заломёнков, Бухвостов, Петров...


* * *
Может, это и смешное свойство,
Да никак его не изживешь:
Вечное, тугое беспокойство —
Вот ты повернешься и... уйдешь.

Так оно и сделалось! И что же?
Я хожу. Я говорю слова.
Я ложусь на прибранное ложе,
Сплю... И просыпаюсь...
Я жива!

Я живу, переплывая реку
Горестей и всех страстей земных,
Потому что, видно, человеку
Невозможно упастись от них.


* * *
...А все-таки и я побушевала:
Простым крестом
по снегу вышивала.
Месила тесто
теплых пашен вешних.
Нагим лучом лежала на скворешнях.
И прыгала синицей над криницей.
И августовской прядала зарницей.
Росла чертополохом и крапивой.
Прикидывалась то ручьем, то ивой.
То рыжиком морковно-серебристым
Под небом остывающим и чистым.

Потом еще метелицей блистала...
Потом устала... И меня не стало...