продолжение
***
Те, кто сегодня восхваляют Ивана Грозного, себя прочат в опричники. Они не умеют любить и - им нужен «святой образец» для оправдания их ненависти. Неужели в этом – Традиция Православия? Нет. Реформатором, через колено ломавшим Россию, был Иван Грозный. Модернистами являются его нынешние почитатели. Литургическое предание выразило себя в службе святителю Филиппу Московскому, в частности в июньской службе, где в каноне на утрене содержится вполне ясная характеристика того человека, чье вмешательство в судьбу святителя Филиппа было столь трагическим. Этот человек не называется по имени, но ведь понятно, о ком идет речь и кто там называется «новым фараоном» и «новым Иродом». Есть еще голос церковной агиографии: в Житии свт. Филиппа ясно говорится о роли царя в его смерти. Есть еще голос церковной истории. Мы верим в то, что история — это пространство диалога Бога и людей, в то, что церковная история и русская история — это часть священной истории, продолжение библейской истории. И поэтому голос исторического предания для нас очень значим. Так вот, когда царь Алексей Михайлович пожелал перенести мощи свт. Филиппа в Москву, Никон отвез на Соловки царскую грамоту – «молю тебя, разреши согрешение прадеда нашего царя Иоанна, совершенное против тебя завистию и несдержанною яростию». Это значит, что в церковном сознании XVII века в конфликте св. Филиппа и Ивана Грозного виновной стороной считался Царь. А вот голос соловецкого инока Герасима Фирсова. Он пишет «Службу на перенесение мощей свт. Филиппа, митрополита Московского и всея Руси в Соловецкую церковь Преображения» - то есть еще до возвращения св. Филиппа в Москву. И тут читаем: «По истинне побарая, мужески царя обличил еси, им же в заточение отсылаем неправедно от престола отгоняешися нов, яко вторый Златоуст» (Никольский И. Сочинения соловецкого инока Герасима Фирсова // Памятники древней письменности и искусства. Т. 188. СПб., 1916, с. 13). Тот же инок составил житие св. Филиппа. Конфликт царя и митрополита тут передается так: «Некогда же благочестивому царю Иоанну, завистию лукаваго врага от праваго на горшее яко человеку мало уклонившемуся, царство бо свое странно некако и не составно разделити восхоте, и от сего неповинных много крови пролитие бысть, блаженный же со всяцем дерзновением царя о сем поучая обличив и многими лжами к нему оклеветан быв и от престола со многим бесчестием и ранами царскою силою отгнан и в заточение в град Тверь, в монастырь святых триех отрок послан быв. И там блаженную кончину за Христа страдалчески подъят: сановник бо некий, Малюта именем, прослутием Скуратов, от царя послан быв, иже с лестию к праведному пришедъ, благословения царю на дело недостойно прося, и заятъ подглавием страдалческая святого уста» (Проложное житие святителя Филиппа, митрополита Московского и всея Руси и сказание о перенесении его мощей. Из рукописей Казанской Духовной Академии № 1083, бывшей Соловецкой библиотеки № 973. Публикация в: Никольский И. Сочинения соловецкого инока Герасима Фирсова // Памятники древней письменности и искусства. Т. 188. СПб., 1916, с. 63). В «Похвальном слове на перенесение мощей св. Филиппа, митрополита Московского и всея Руси» инок Герасим повествует подробнее: «…Неправе некогда скипетры правяще без сомнения обличил зело мудре и разумне, подобясе пророком Илии и Крестителю. И еже о благочестии подъят гонения же и изгнания… О всепагубныхъ совещаний: единство державы царствия его странно некако и не составно в разделение привести покушается пребеззаконный и того самого наветника державе своей и ратника быти научает лукавый, яко меч того наостри на християнское множество и левъски люте гневом дыхати устроив яко многу бы во области его неповинных быти кровию пролитию! Вси же убо иже тогда святитилие и вельможи, ови страха ради и прещения, ови же прелестнаго сего света санов ради высоты и дароношения, хотению самодерьжца повинуются ни единому же супротив глаголющу. Приходит убо царь в церковь Божия Матере, приступает же к нашему сему новому богопроповеднику, возвещает совет неключим, просит благословен быти на дело недостойно благословения. Чтоже убо? Доблестная душа не содрогнуся страхом, но глаголаше: подобаше ти, рече, о царю, отвращати же ся и ненавидити богомерзких языческих обычаев же и законов, и державы царствия разделением не возмущати. К сим же и се вашему богохранимому разуму созерцати подобает, яко ни единого же от согрешающих, аще и праведне, яростию мучити лепо, понеже слепа есть страсть ярость: не может от горшаго лучьшее разсудити. Лепо ти, царю благий, косну быти в мучение повинных. Жительство согласно вере молю тя показати, зане елико убо преимеет кто начальством толико должен и добродетельми первенство имети… Тем же, царю благий, аще и страх державый твоея на всех будет и вселенную всю аще повинеши, прогневаеши же Бога не по заповедем Того житие управляя, не пользует тебе обладательство вселенныя, пришедши смерти внезапу… Слышавше же сия царь от святаго, показуя на прочих соньма святителей, глаголет: виждь, рече, о честный отче, яко вси сии единомыслени суть нам и не супротив глаголют, но по нашему изволению нас благословляют и сего ради многу честь и славу и дерзновение имеют в нашей державе… Паки же к сему страдалец рече:… не тако убо, о царю, не тако Богом власть и свое спасение строити подобает еже веселитися убивьственными кровми соплеменных, но обидимым подати помощь и содеяти ослабу скору, мучити же согрешающих косну быти… Чюдитися убо царь благодерзновению мужа, изменяет убо образ и ин из иного быв, рыкнув, яко лев, и гневом люте дхнув на святаго и всякого огня зелнейши яряся, бесчестием, изгнанием и мук нестерпимых томлением тому претяше и последнее смертию безчеловечною жития пременити обещаваше» (Публикация в: Никольский И. Сочинения соловецкого инока Герасима Фирсова // Памятники древней письменности и искусства. Т. 188. СПб., 1916, сс 33, 36-44).
***
Неуч губернатор верит байкам нынешних опричников про то, что царь Иван не убивал своего сына.
Но вот вполне патриотичный историк Флоря:
"Поскольку царевич, как тень, следовал повсюду за отцом, со временем он и стал восприниматься как человек, подобный отцу. В народной песне о гневе Грозного на сына старший царевич обвиняет перед отцом младшего, что тот не захотел участвовать в казнях, производившихся по приказу царя (он, как говорится в песне, «задергивал решетки железные. И подпись подписывал, что улицы казнены и разорены, а остались те улицы не казнены, не раззорены»)... Что же произошло между отцом и сыном в Александровой слободе? Сохранился ряд рассказов об этом. Псковский летописец записывал, что царь «сына своего царевича Ивана того ради осном (посохом с острым железным наконечником. — Б.Ф.) поколол, что ему учал говорити о выручении града Пскова». Не совсем ясные слова летописца становятся понятными из рассказа придворного хрониста Батория Рейнгольда Гейденштейна, записавшего, что «царевич слишком настойчиво стал требовать от отца войска, чтобы сразиться с королевскими войсками». Эта версия повторяется в целом ряде источников, со все новыми деталями. Павел Одерборн в своем сочинении, напечатанном в 1585 году, писал, что бояре и дворяне просили выслать против Батория войско во главе с царевичем и тем вызвали гнев Ивана IV против наследника.
Другую, но близкую версию происшедшего находим в некоторых польских источниках. Так, уже упоминавшийся Рейнгольд Гейденштейн приводит и иной рассказ о том, что произошло: царь стал хвастать перед сыном своим богатством, царевич заявил, что «предпочитает сокровищам царским доблесть, мужество, с которыми... мог бы опустошить мечом и огнем его владения и отнял бы большую часть царства». Обе версии объединяет сквозящий в них мотив осуждения царя в трусости: он не стал во главе своего войска, чтобы защитить свою страну от вторгшегося в нее врага.
Совсем иной рассказ приводит в своей «Московии» Поссевино. По его словам, царь, застав беременную жену царевича одетой лишь «в нижнее платье», пришел в гнев и стал бить женщину своим посохом. Царевич вступился за жену. В гневе он кричал отцу: «Ты мою первую жену без всякой причины заточил в монастыре, то же самое сделал со второй женой и вот теперь избиваешь третью, чтобы погубить сына, которого она носит во чреве». Тогда отец и нанес сыну посохом роковой удар, а жена царевича «на следующую ночь выкинула мальчика». Рассказ Поссевино хорошо согласуется с тем, что нам известно о семейной жизни царевича по другим источникам. Первую жену царевича, Евдокию Сабурову, царь выбрал сам в 1571 году из числа невест, съехавшихся на смотрины перед его женитьбой на Марфе Собакиной. В 1574 году новой женой царевича стала Феодосия, дочь рязанского сына боярского Петрово-Солового, а в 1581 году у Ивана Ивановича была уже третья жена — Елена, дочь погибшего в 1577 году под Таллином боярина Ивана Васильевича Шереметева. В XVII веке автор известного сочинения о событиях Смуты — «Временника», дьяк Иван Тимофеев, записал, что царевич вступал в новые браки не потому, что его жены умирали, «но за гнев еже на нь, они свекром своим постризаеми суть», то есть невесток, вызвавших неудовольствие царя, по его приказу постригали в монахини. Такое деспотическое вмешательство в личную жизнь не могло не раздражать царевича. Относительно его смерти Иван Тимофеев отметил, что царевич умер, как рассказывают, «от рукобиения... отча... за еже отцевски в земных неподобство некое удержати хотя», то есть желая удержать отца от какого-то «неподобного» поступка. Таким образом, и для Ивана Тимофеева смерть царевича была связана с каким-то семейным скандалом. Наконец, еще одну версию находим в сочинении англичанина Джерома Горсея. По его словам, царь рассердился на сына за то, «что он приказал чиновнику дать разрешение какому-то дворянину на 5 и 6 ямских лошадей, послав его по своим делам без царского ведома». Исследователи отдают обычно предпочтение рассказу Поссевино, но в действительности у нас нет серьезных оснований для того, чтобы предпочесть один из этих рассказов другим. Бесспорным остается лишь одно: царевич умер от удара посохом, который нанес ему отец.
Царь, по-видимому, и ранее бывал недоволен сыном. Перебежавший в Литву весной 1581 года Давыд Бельский рассказывал, что он «не любит старшего |