Баден-Баден — идеальный тургеневский город
Гизела Эрбслё (Баден-Баден. Германия)
«Тургенев в Баден-Бадене» — так называлась статья, пока я над ней работала. Существенная часть этой работы состояла из прогулок по городу в поисках его бывшего жителя Ивана Тургенева. Во время этих прогулок и нашлось название, показавшееся мне подходящим: «Баден-Баден — идеальный тургеневский город». Но нужно ли, спросите Вы, искать Тургенева именно в этом месте, якобы идеальном для него, городе, который он действительно любил? Я думаю, обязательно нужно. И через определенное время, благодаря терпению и труду, Тургенева здесь, действительно, находишь, и вместе с ним часть «его» Баден-Бадена, — несмотря на прошедшие более чем сто тридцать лет с тех пор, как он окончательно покинул город.
Я сама живу и работаю как журналистка и автор радиопостановок в этом курортном городе — на краю Шварцвальда, в нескольких километрах от Рейна и от французской границы — более двадцати лет. По пути на радио я часто проезжаю мимо дома, называемого «Вилла Тургенева». Он стоит на улице с большим автомобильным движением, и это действительно тот дом, который построил себе Тургенев: представительное двухэтажное здание в стиле Людовика XIII с крутой крышей и высокими трубами.
Густая тисовая изгородь защищает его фасад от любопытных взглядов. Ворота высокого железного забора, как правило, открыты, но вывеска «Частное владение. Никаких экскурсий» запрещает вход. Асфальтированная площадь перед входом, чистая и безжизненная, так же как и дорожки в саду, в который можно заглянуть с маленькой улицы позади виллы. (Там, между прочим, также сохранился «Molkenkur» — в котором во времена Тургенева по соображениям здоровья пили молочную сыворотку, а сегодня предпочитают заказывать баденское вино). Но сад — похож ли он на тогдашний?
140 лет назад 19 сентября 1864 года Тургенев писал своему берлинскому другу Людвигу Пичу: «Сегодня начали строить мой дом». Через год в письме Павлу Анненкову он сообщал: «Дом мой меня веселит, и сад, который Боткин видел в плачевном виде. Скажите ему, что мои сажалки (я по скромности не называю их прудами) теперь наполнены чистою как хрусталь водою — и что у меня в них будут жить форели, которых, богу соизволящу, и Вы и он будете у меня кушать. Из Страсбурга я выписал слишком 500 деревцов и кустов и все это посадил, и надеюсь под старость, даже, пожалуй, и раньше, прохаживаться в их тени». Это было начало. Из воспоминаний Л. Пича можно увидеть, какое открытое, гостеприимное и отрадное впечатление производили тургеневский дом и сад в последующие годы, даже в то время, когда писатель еще не мог вселиться в него из-за нехватки денег. «Chateau enchante» (Волшебный замок) — называли его в народе, так как он долгое время стоял с закрытыми ставнями днем, а по ночам был ярко освещен. Гости приезжали и уезжали, ставились оперетты Виардо, дом и парк жили полной жизнью. Та часть парка, куда можно заглянуть, сегодня выглядит, однако, холодной и отстраненной. Всегда тихо. Аккуратные, но пустынные, тоскливые, подметенные, скучные дорожки и в середине — заключенный в бетон пруд с фонтаном. Вид на долину, который прежде открывался из виллы, давно застроен другими домами. Но Тургенева с его всегдашним радушием и общительностью, с его любовью к деревьям и живым кристально-чистым источникам — Тургенева я там не нашла.
Итак, моя прогулка ведет меня прочь от этого опустевшего на вид дома, вниз по улице, в долину. Через двести метров вниз — уцелевший флигель — жилище его друзей Виардо. Его владения граничили с их усадьбой, которая, в свою очередь, соседствовала с владениями князя Меньшикова, которого Тургенев, насколько я знаю, терпеть не мог, и чьи земли в Орловской губернии граничили со Спасским-Лутовиновым.
Уцелевший красивый флигель особняка Виардо не напоминает ни о чем из того, что здесь когда-то происходило: концерты известных коллег-музыкантов перед избранной публикой, состоящей из королей и князей, но, прежде всего, из друзей, понимавших, что им здесь предлагают. Бывали здесь Антон Рубинштейн, Клара Шуман, Брамс и Лист, одаренные ученицы Виардо дебютировали в этих концертах. И потом тихие вечера в семейном кругу: читали вместе, например, современную немецкую литературу, Фрейтана или Шпильгагена, рисовали карикатуры, репетировали утренники, дневные концерты и оперетты. «Такое международное содружество поклонников чистого культа искусства и красоты, — писал Людвиг Пич, — такое воплощение понятия идеального, подлинно человечного, свободного общества, найдется ли еще вне этой долины?»
Во всяком случае, это было открытое, толерантное общество с твердыми принципами — эта колония художников в центре Европы — полная противоположность типичному «светскому кругу» Баден-Бадена, который переживал все свои страсти в центре городка вокруг казино.
Я продолжаю мои поиски Тургенева, спускаюсь за пару минут по бывшей Тиргартенштрассе до конца и сворачиваю в Тиргартен, знаменитую Лихтентальскую аллею — это не просто улица, а парк, разросшийся в первой половине XIX века вдоль речушки Оос: с лугами и очень старыми деревьями. Несколько лет назад здесь под молодым каштаном был установлен бюст Тургенева. Этот каштан — замена утерянного «дерева русских». Можно только догадываться, что оно росло где-то в этом месте. Вы помните? Описанием этого дерева и собравшихся вокруг него соотечественников начинает Тургенев свой роман «Дым». Эта большая бронзовая голова глядит равнодушно и застывше, как сфинкс, — воплощение тайны жизни и смерти, о которой писатель говорит в своих письмах — через речку Оос на фасад пышного фешенебельного отеля, возможно, и сквозь него. Гостиница Бреннер, загораживающая бронзовому Тургеневу вид, была построена намного позже, после отъезда Тургенева из Баден-Бадена — на месте большого сада, раскинувшегося до берегов Оос. Это был сад печника Анштетта. Тургенев проходил через него минимум два раза в день, чтобы выйти через мост на аллею и оттуда — к дому Виардо.
Часто он шел с фонарем в руках, за что его отчитывала фрау Анштетт: «Так не принято, Herr Turgenjeff, — говорила она (настоящие баденцы говорят «Herr Durganiff»). — Это неприлично, что вы сами несете фонарь». Но ему был безразличен этикет. «Я — Тургенев, — якобы сказал он, — ношу я фонарь или нет».
Простой двухэтажный дом Анштеттов, в котором Тургенев обычно занимал нижний этаж, где он работал, писал письма и принимал своих многочисленных иностранных друзей, стоял на Шиллерштрассе — так называется эта улица и сейчас — примерно напротив того места, где сегодня располагается вход в фешенебельный отель. Этот уголок, весьма связанный с памятью о Тургеневе, — очень литературное место. Дирекция отеля, однако, не имеет никакой склонности к литературе и распорядилась снести старый дом Анштеттов, чтобы построить на его месте практичный офис. Но это еще не все. Дирекция распорядилась также снести сохранившийся до тех пор чудесный романтический садовый домик-беседку. Там тоже, говорят, было рабочее место Тургенева — в этом белом домике с деревянным резным орнаментом и винтовой лестницей на второй этаж. Жителям Баден-Бадена, которые хотели сохранить домик, было обещано восстановить его в другом месте. Его разобрали, и там, где он стоял, выросло много новых богатых особняков, напоминающих разве что о денежных сейфах, но носящих имя другого достаточно богатого русского литератора.
И все же передает ли этот ландшафт по берегам Оос что-то из того, что Шиллерштрассе и аллея когда-то значили для Тургенева? Можно ли представить, как выглядела эта долина и покрытые лесами горы? Можно ли понять, почему он, живший в Петербурге и в Париже, в Москве и в Риме, в Берлине, Лондоне и Дрездене, знавший столько других прекрасных мест, выбрал этот городок, чтобы, как он часто повторял, поселиться там навсегда?
Было бы слишком просто, я думаю, объяснить его отношение к Баден-Бадену только близостью семьи Виардо. Естественно, их политически мотивированное решение переехать из Парижа в Баден-Баден было и для Тургенева непосредственным поводом для перемены места жительства. Но у него и Виардо — особенно у него и Madame — вообще было много общего в области восприятия, мышления и чувств. Я напомню здесь письмо 1870 года, в котором Полина Виардо пишет из Веймара Тургеневу, описывая впечатляющую игру сгущающихся грозовых туч. И он, отвечая ей, пишет, что украдет это описание, чтоб использовать в одном из своих рассказов (может быть в «Степном короле Лире»?) — как он уже не раз делал. Эта сильно выраженная общность чувств и мышления у них несомненно была, но все же отношение автора к Баден-Бадену и влияние этого места и ландшафта на него являются также и очень личными: они не в последнюю очередь связаны с концепцией его литературного творчества.
Здесь мне хотелось бы поблагодарить бывшего директора Тургеневского заповедника Спасское-Лутовиново Б.В. Богданова, который своими «тургеневскими прогулками» по Спасскому дал мне прекрасную идею подобной прогулки по Баден-Бадену. Он гулял по парку в Спасском, ходил через близлежащие поля, и, казалось, читал их, как книгу. Для его спутников ландшафт превращался в литературу, и наоборот, литература, которую он неутомимо цитировал, превращалась в пейзаж. Возможно, это был процесс как бы параллельный тому, который изобрел писатель и охотник Тургенев. Во всяком случае, автор и охотник Тургенев всегда присутствовал в этих прогулках. И этот пример открыл мне глаза и уши в моих поисках в Баден-Бадене.
В стороне от официальных тургеневских прогулок по прекрасному Баден-Бадену я нашла его подлинное, Тургеневское место: это были остатки беседки, которые находились в разрушенной ураганом 1999 года теплице. Двойная руина, как тайное гнездо новых историй в бывших городских очистительных сооружениях, недалеко от вокзала Оос, на который приезжал и с которого уезжал Тургенев. На первый взгляд — полусгнившие балки, подписанные и пронумерованные: куча мусора в ландшафте. Но в каком ландшафте! Здесь, то есть — на запад от железнодорожных путей, на север от ответвления автобана с его шумом пролетающих машин, — находились охотничьи угодья Виардо, которые простирались до поймы Рейна. Болото, островки леса в равнине. Буквально слышишь, как Тургенев перечисляет свою добычу: «Я успел быть... семь раз на охоте: в 1-й раз ухлопал 3 куропатки и 2 зайца; во 2-й - 6 куропаток и 5 зайцев; в 3-й раз - 8 куропаток и 3 зайца; в 4-й - 11 куропаток, 5 зайцев и 1 перепела — всего 56 куропаток, 19 зайцев, 4 фазана и 2-х перепелов = 81 штука. Это не огромно, но недурно. Что-то будет дальше. Охота только-что начинается».
Тургенев не был автором, сочиняющим свои истории за письменным столом. Бродить, скитаться и брать не только зверей, но и людей на мушку, удержать, схватить — это было его методом. Так собирал он звуки и голоса; необычных людей, их особенности и их говор. Можно себе представить, как он на ходу составлял костяк своих историй — из того, что он видел, и того, что он помнил из поездки по России.
О значении слуха в его ландшафтах говорит, между прочим, удивительное письмо из Куртавнеля Полине Виардо. Там он перечисляет ночные звуки во дворе замка, потом в замковом рву, в примыкающем к нему лесу и, наконец, он движется только при помощи слуха к дальней проселочной дороге. Так же внимателен был писатель и к голосам: птичьим и человеческим. Ему, так ценившему технику, облегчающую обыденную и общественную жизнь, идея звукозаписи была уже не чужда. Во время одного из своих нелюбимых в ту пору посещений Парижа он слышит, как говорит французский император: «Если б можно было запечатлеть голос, как можно зарисовать голову, — пишет он, — сказали бы — это говорит профессор ботаники из Швейцарии или нумизматик».
Необыкновенно помогал Тургеневу в изучении иностранных языков тонкий слух. Он писал, если не считать пары грамматических ошибок, на необыкновенно свободном, живом, ярком, полном красок немецком, применяя кучу слов из разговорной речи — то, что можно подхватить, только слушая — и придумывал, наконец, сам немецкие слова не хуже любого немца.
Для Тургенева Баден-Баден был, однако, городом для глаз; здесь ему были важны в первую очередь визуальные впечатления. С самого начала его поражает растительность и свет: «Изумрудная зелень», «зелено-золотое», «бездонная зелень», — так восхищается он в своих письмах и потом: «покрытые изумрудным мхом деревья, божественные виды». Вообще в середине XIX века Баден-Баден еще далеко не так разросся, как сегодня: луга и поляны покрывали граничащие с городом холмы, особенно на юго-востоке, так что долина производила впечатление не менее зеленое, но более светлое и воздушное, чем сегодня. Хвойные леса здесь были раньше смешанными. Впечатление Тургенева во время охоты и прогулок в Шварцвальде было двояким: с одной стороны — высота, а с другой — игра света и тени, более типичная для лиственного леса.
В апреле 1863 года Тургенев сообщает Гюставу Флоберу (которого он чувствовал таким родственным себе, что сказал: «Вы и я — мы два крота, роющие свои ходы в одном направлении») о своем переезде в Баден-Баден следующим образом: «Через 8 недель я покидаю Париж и переселяюсь в Баден-Баден. Не приедете ли вы туда? Там есть такие деревья, каких я нигде не видал, и на самых вершинах гор. Это сильно, молодо — и одновременно это поэтично и изящно. Это благотворно действует на глаза и душу. Когда сидишь у подножья одного из этих великанов, кажется, что заимствуешь у него частицу его сока — а это очень приятно и очень полезно. В самом деле, приезжайте в Баден-Баден, хотя бы на несколько дней. Вы привезете оттуда великолепные краски для вашей палитры».
Тургенев любил поросшие лесом горы Шварцвальда, и вообще деревья играли особенную роль в его литературном мире. С одной стороны, они воплощали — как в начале рассказа «Поездка в Полесье» — угрожающую близость смерти, они бездонны как море. С другой стороны, они могут служить и надежным укрытием и укрывающими жизнь, — как Шварцвальд в фантазии «Призраки».
Тут я хотела бы вернуться к нашей прогулке: от Тургеневского бюста и вида на Отель Бреннер под очень старыми деревьями вдоль Оос в направлении на запад, мимо кафе, мимо бывшей гостиницы «Англетер» и отеля «Европейский двор», и, наконец, мимо казино к водолечебнице, где с 1840 года пили минеральную воду. Виды города, которые открываются во время прогулки, неотделимы от холмистых, покрытых лесом окрестностей. Здесь нет тесных проулков или темных улочек, наоборот, всюду и всегда городской ландшафт красив и просторен. Пейзажи изображены и на фресках в открытой галерее питьевого Павильона. Фрески иллюстрируют баденскую легенду о русалках и зловещих призраках, соблазняющих рыцарей. Из этой галереи взгляд устремляется к скалам и деревьям старого замка высоко над городом — во времена Тургенева так же, как и сегодня. В романе «Дым» можно прочитать о подъеме из города к подножью старого замка. Само собой разумеется, что сам автор проделал этот путь.
Поедем и мы через город, через высоко лежащие поля и лес, наверх, к замку. Снова и снова открывается вид на город, окруженный долиной. Говоря в письмах о Баден-Бадене, Тургенев часто сравнивает это место с гнездом. Недалеко от источника, возле которого сейчас очень часто встречаются не «новые русские», а русскоговорящие реэмигранты, открывается панорама города и его окрестностей. На одной стороне — море лесистых вершин, на другой, на запад — равнина Рейна. В сумерки можно наблюдать такую картину, когда постепенно освободившееся от уходящих облаков небо с запада светлеет, и заходящее солнце шаг за шагом открывает нашему взору прекрасный вид. Взгляд наблюдающего эту картину встречается со светом, идущим на него сверху; затем падает на последний зеленый холм перед долиной Рейна, затем скользит по равнине, где река с ее изгибами становится зеркальной гладью, в которой отражаются все краски неба. Он следует дальше, во Францию, где один за другим встают горные хребты, так что кажется, будто можно видеть до самой Атлантики.
Наверняка Тургенев не раз восхищался этой панорамой. Им должны были владеть одновременно два чувства: близости и далекости, ощущение того, что Баден-Баден — его гнездо, где он защищен, и — чувство свободы.
В семидесятые годы XIX века заполнялись анкеты, которые были популярными еще и во времена Пруста. Его ответ на вопрос, где бы он хотел жить, звучал так: «Там, где я свободен уехать, куда я хочу».
Итак, в топографии современного Баден-Бадена, который я понимаю как идеальный тургеневский город, легко найти следы И.С. Тургенева благодаря точному описанию у него местности и пейзажей. Баден-Баден и сегодня неотделим от имени великого русского писателя.
«Тургеневский ежегодник 2003», с.141-147.
