Продолжение. В 1882 г. великий князь Константин Константинович перешел на службу в Военное ведомство в чине лейб-гвардии штабс-капитана. В декабре 1883 г. он прибыл для несения службы в лейб-гвардии Измайловский полк, в котором в итоге прослужил 7 лет, Проходя службу в лейб-гвардии Измайловском полку в должности командира «Государевой роты» (1884–1891), великий князь организовал в нем литературно-художественный кружок «Измайловские досуги». В Государственном архиве Российской Федерации (ГА РФ), в личном фонде великого князя Константина Константиновича сохранился любопытный документ – «Положение об Измайловском досуге». Девизом этого объединения были слова «Доблесть. Доброта. Красота», а эмблема состояла из меча и лиры, обвитых цветами. Целью «Измайловского досуга» было: «…Доставить участникам возможность знакомить товарищей со своими трудами и произведениями различных отечественных и иностранных деятелей на поприще науки и искусства, но непременно на русском языке. Поощрить участников к развитию их дарований. Соединить приятное препровождение свободного времени с пользою. Посредством обмена мыслями и мнений способствовать слиянию воедино полковой семьи и, наконец, передать Измайловцам грядущих поколений добрый пример здравого и осмысленного препровождения досужих часов…» Известный генерал от инфантерии Н.А. Епанчин (1857–1941) о них писал следующее:«….. В так называемом “обществе” на эти вечера смотрели с “усмешечкой”; приходилось слышать, что это “не великокняжеское дело”. Константин Константинович был выдающийся поэт, но по излишней скромности не печатал своих стихотворений и даже, чтобы не дразнить гусей, таил про себя свой дар, пока о нем не узнал император Александр III и не разрешил великому князю печатать его стихотворения. Они вышли в свет под инициалами К.Р. (Константин Романов)». (Епанчин Н.А. На службе трех Императоров. Воспоминания. М., 1996. С. 76.) В 1900-е гг. великий князь Константин Константинович выступал главным образом как переводчик пьес классического репертуара и драматург. Его перевод шекспировского «Гамлета» многими специалистами был признан классическим. Он создал три крупных произведения на библейскую тему: драматический отрывок «Возрожденный Манфред», поэму «Себастьян Мученик» и драму «Царь Иудейский» (замысел последней был подсказан П.И. Чайковским). Сам великий князь играл заглавные роли на сценах дворцовых театров (Китайского – в Царском Селе, Эрмитажного – в Санкт-Петербурге). В любительских спектаклях, где участвовали также его дети, придворные, гвардейские офицеры, сыграл роли Гамлета, Генриха IV, Иосифа Аримафейского и др.
В поэтическом творчестве Константина Константиновича особняком стоит его военная лирика. В его дневниковых записях имеется масса свидетельств того, как он знал, любил и понимал суть рядового солдата. Известно, что великий князь Константин Константинович подал Всеподданнейшую записку императору Николаю II «О доверии к солдату», пытаясь всеми своими силами облегчить положение рядовых, порой замордованных целым рядом запретов и вековых условностей. В частности, он подчеркивал: «Солдат есть имя общее, знаменитое. Солдатом называется и первый генерал, и последний рядовой…» Та к учили 50 лет назад и теперь учат, что «звание солдата высоко и почетно».
Стоит отметить, что его знаменитое стихотворение «Умер, бедняга…» ( написано в 1885 году ) стало народным. Его пели многие инвалиды войны и простые солдаты как народную песню. До революции в России это произведение стояло в программе многих знаменитых хоров, выступающих на известных театральных сценах. Эта песня была любимой в репертуаре популярной эстрадной певицы Надежды Васильевны Плевицкой. (1884–1941) Спустя много лет, уже после Второй мировой войны, можно было услышать в электричках или на базарах знакомый напев калек и нищих: «Умер, Бедняга! В больнице военной ».Эти слова трогали душевные струны каждого простого смертного человека до слез.
Умер бедняга (Народная песня) К.Р. Умер бедняга, в больнице военной Долго, родимый лежал; Эту солдатскую жизнь постепенно Тяжкий недуг доканал.. Рано его от семьи оторвали: Горько заплакала мать, - Всю глубину материнской печали Трудно пером описать! С невыразимой тоскою во взоре Мужа жена обняла; Полную чашу великого горя Рано она испила. И протянул к нему с плачем ручонки Мальчик, малютка грудной... ...Из виду скрылись родные избенки, Край он покинул родной. В гвардию был он назначен в пехоту, В полк наш, по долгом пути; Сдали его в государеву роту Царскую службу нести. С виду пригожий он был новобранец: Стройный и рослый такой, Кровь с молоком, во всю щеку румянец, Бойкий, смышленый, живой; С еле заметным пушком над губами, С честным открытым лицом, Волосом рус, с голубыми глазами, - Ну, молодец-молодцом! Был у ефрейтора он на поруке, К участи новой привык, Приноровился к военной науке, - Сметливый был ученик. Старым его уж считали солдатом, Стал он любимцем полка: В этом измайловце щеголеватом Кто бы узнал мужика! Он безупречно во всяком наряде Службу свою отбывал, А по стрельбе скоро в первом разряде Ротный его записал. Мы бы в учебной команде зимою Стали его обучать, И подготовленный он бы весною В роту вернулся опять! Славным со временем был бы он взводным... Но не сбылися мечты! ...Кончились лагери! Ветром холодным Желтые сдуло листы, Серый спустился туман на столицу, Льются дожди без конца... В осень ненастную сдали в больницу Нашего мы молодца. Таял он, словно свеча, понемногу, В нашем суровом краю; Кротко, безропотно Господу Богу Отдал он душу свою. Цингу, все болезни, и холод, и голод Русский солдат испытал Все ж под конец, перед самою смертью Он Порт-Артур вспоминал: «Крепость-то, крепость была неприступная, Но все же пришлось нам отдать, Долго сидели в засаде голодными, Нечем нам было стрелять...» Умер вдали от родного селенья, Умер в разлуке с семьей, Без материнского благословенья, Этот солдат молодой. Ласковой, нежной рукою закрыты Не были эти глаза, И ни одна о той жизни прожитой Не пролилася слеза! Полк о кончине его известили, - Хлопоты с мертвым пошли; В старый одели мундир, положили В гроб и в часовню снесли. К выносу тела, к военной больнице Взвод был от нас наряжен... По небу тучи неслись вереницей В утро его похорон, Выла и плакала снежная вьюга, С жалобным воплем таким, Плача об участи нашего друга, Словно рыдая над ним! Вынеси гроб, привязали на дроги, И по худой мостовой Старая кляча знакомой дорогой Их потащила рысцой. Сзади и мы побрели за ворота, Чтоб до угла хоть дойти: Взводу до первого лишь поворота Надо за гробом идти. Дрогам во след мы глядели, глядели Долго с печалью немой... Перекрестились, шапки надели И воротились домой... Люди чужие солдата зароют В мерзлой земле глубоко, Там, за заставой, лишь ветры где воют, Где-то в глуши далеко. Спи же, товарищ ты наш, одиноко, Спи же, покойся себе В этой могилке, сырой и глубокой... Вечная память тебе! Сам Константин Константинович критически относился к своему творчеству, что видно по его дневниковым записям: «Иногда меня берет сомнение… не впадаю ли я в сентиментальность, не выйдет ли у меня игрушечный, пасторальный солдатик? Страшно! Я придаю этим стихам немалое значение». |