Что же изображает «списовое» шитье – опять вопрос. Какие тайны, оказывается, хранит старое бабушкино полотенце! Любопытство ребят разгорается вдвойне. Рисуют в своих тетрадях «списовую» композицию и дают ей название. Перед учителем – море ассоциаций! Ребята видят в узоре морское чудище, осьминога, рака, лягушку и пчелу, бабочку, даже крест и молящегося человека, или пятиглавого дракона, ящерицу, паука, кактус и обгрызенный гусеницами лопух, елочку, облака… На такое свободное прочтение ни за что не осмелится взрослый. А в ребячьих головках все верно. Природа живая. В ней все перетекает, перерождается одно в другое. Все формы дышат, растут, цветут. Эту соль древнего и народного искусства ребята начинают чувствовать. А Ирма Ивановна – с новой задачей. «Спис» растекается как живой по полотенцу и по листу тетради. Но в природе все имеет костяк, позвоночник. Где же здесь этот стержень? И тут уж никуда не уйдешь, в основе «списа» - дерево, растущее древо, процветающее живыми отростками со множеством значений, заключенных в их орнаментике…Вот сколько совместных сил потребовал на уроках только один узор! А впереди – сложная обрядовая роль полотенца… Так через предмет готовит педагог ребят к вхождению в обряд. Они любят иметь дело с конкретным предметом, вещь их очень интересует, особенно незнакомая. Однако и в привычном предмете Ирма Ивановна умеет открыть бездну увлекательного. К примеру, как ведет себя в доме обычный веник? И ребята начинают перебирать: он – юркий, проворный, работящий, неутомимый, быстрый, бывает и колючий, и пушистый… А какие слова родственны ему? Попутная работа со словом проходит на каждом уроке. Это важно, это помогает расширить представление о предмете. И ребята пишут: веник-венок-венчик-венчание… А что говорят про веник, какие приметы есть для него? Знают и приметы. Не мети в одной избе разными вениками – разметешь по углам богатство. Нельзя переступать через веник. Он выметает сор, очищает дом – значит надо его почитать, а шагать через него неуважительно. Один мальчик вспомнил, что бабушка в деревне после уборки всегдад ставит веник в угол вверх метелкой. А это зачем? Значит, в народе верят, что в таком положении, топорщась веточками, он отгоняет нечистую силу. А еще старые веники ожигают на Масленицу – опять очистительная функция. Да, непростая вещь – веник. Занял целых два урока. Зато, каким многоликим вышел у ребят ассоциативный ряд веникообразных форм! Рисовали дерево, куст и женскую прическу, и соломенная кукла напоминает им веник, изобразили и чей-то хвост и букет, даже фонтан – веник ведь любит воду. Увидели и солнышко – это если смотреть на веник сверху, он образует лучистый круг. Надо же додуматься! Упражнения эти наглядно показывают, что в глубине памяти живо зооморфное мышление. Оттого с неимоверной легкостью в детских рисунках растительные формы преображаются в животные и наоборот. И в объемных формах, в древней пластике и народной скульптуре наблюдается тоже самое. Многозначные произведения полны чарующей силы, воздействующей и на современного городского человека. Даже маленькая глиняная фигурка, детская игрушка несет в себе содержательность, имеющую древнейшие истоки. И Ирма Ивановна раскрывает это на своих занятиях с подлинным мастерством. Ставит перед ребятами знакомую чернышинскую куклу и начинает вместе лепить. Работа исполняется как ритуал. Умеет педагог создать такое торжественное настроение. Крутят шарик, потом – колбаску. Чуть намечают шею, закругляют головку, слегка «наматывают» руки. Это заготовка Фигурки. Однако, не просто заготовка. Это – первооснова, изначально это – эмбрион. В нем – предчувствие любой формы. Ведь эмбрионы все похожи: и лягушка, и человек. Этот зародыш виден и в глиняной игрушке, когда она только появляется из глиняного теста. Из него можно сделать мужскую Фигурку и женскую, дерево и крест, и крылатое cущество. Пальцы могут переродить глину во что угодно. И педагог призывает ребят не суетиться, не делать лишних движений. В самом процессе – тоже символика. Как в плетении кружева нет лишних движений, и резчик работает очень точно. К тому же нужно стремиться и в лепке. Не истончать Форму – она должна прожить свой век, хоть и недолгий. И заметьте, при всей схожести и простоте приемов, все фигурки должны получиться разными. У каждого будет своя кукла, особенная. Припомните, как дружно идут солдаты в одном строю, но каждый шагает по-своему. Готовые фигурки ребята потом долго рассматривают и никогда не сравнивают: у кого лучше. Нет у педагога такого распространенного спортивного критерия оценки. Хотя отметки она ставит, пока, всем одинаковые. Всем – пятерки! Нет, это не заигрывание, и не ради дешевого авторитета. Ирма Ивановна искренне убеждена, что для каждого ее ученика вхождение в культуру – труд огромный, напряжение предельное. - Работа наша удивительно действует на детей. Одна девочка долго была вся какая-то изломанная, манерная, и всегда говорила: «Опять рисовать? Опять рисовать?» И вдруг на занятиях по лепке произошло преображение. Она и меня увидела какими-то другими глазами. Никогда бы не подумала, что с помощью игрушки можно так переконструировать эту капризную девочку. И теперь она так ревниво относится к своей тетради, как может быть никто. Однажды я забыла дома ее тетрадь, и она смертельно обиделась. Ни разу еще не закончили мы урока во время. Не хотят расходиться ребята… Смотрю я, слушаю, как священнодействует с игрушкой Ирма Ивановна Борисова, и вспоминается писатель Леонид Андреев. В некоторых его произведениях тоже действуют игрушки, и какие глубочайшие переживания сумел показать знаменитый писатель через эти трогательные детские вещицы! Вспомните, как одухотворен его «ангелочек» из одноименного рассказа, написанного к Рождеству в 1899 году. Эта елочная игрушка пришла на Андреевские страницы из орловского детства, которое прошло на 2-й Пушкарной улице. Прочитав «Ангелочка», З.Н.Пацковская, родственница Андреева, потом вспоминала: «Елка эта была у нас, и наверху был восковой ангелочек: Леонид все на него смотрел, потом взял его себе (моя мать ему его подарила), и когда лег спать, то положил его на горячую лежанку, и он, конечно, растаял. Было ему в это время лет восемь. Но в рассказе кое-что переиначено. Там выводится мальчик из бедной семьи. Леониду же отец и мать делали обыкновенно свою роскошную елку» (Собр.соч., М., 1990. ТI,с.594). Случай этот, видно, ранивший чуткое сердце мальчика, и стал сюжетом совсем не праздничного предрождественского рассказа Л.Андреева «Ангелочек». И его герой Сашка тоже был увиден им на здешних улицах старого Орла: «…Но вдруг узенькие глаза Сашки блеснули изумлением, и лицо мгновенно приняло обычное выражение дерзости и самоуверенности. На обращенной к нему стороне елки, которая была освещена слабее других и составляла ее изнанку, он увидел то, чего не хватало в картине его жизни, и без чего кругом было так пусто, точно окружающие люди неживые. То был восковой ангелочек, небрежно повешенный в гуще темных ветвей и словно реявший по воздуху. Его прозрачные стрекозиные крылышки трепетали от падавшего на них света, и весь он казался живым и готовым улететь. Розовые ручки с изящно сделанными пальчиками протягивались к верху, и за ними тянулась головка с такими же волосами, как у Коли. Но было в ней другое, чего лишено было лицо Коли и все другие лица и вещи. Лицо ангелочка не блистало радостью, не туманилось печалью, но лежала на нем печать иного чувства, не передаваемого словами, не определяемого мыслью и доступного для понимания лишь такому же чувству. Сашка не сознавал, какая тайная сила влекла его к ангелочку, но чувствовал, что он всегда знал его и всегда любил, любил больше, чем перочинный ножичек, больше, чем отца, и больше, чем все остальное. Полный недоумения, тревоги, непонятного восторга, Сашка сложил руки у груди и шептал: «Милый…милый ангелочек!» И чем внимательнее он смотрел, тем значительнее, важнее становилось выражение ангелочка. Он был бесконечно далек и непохож на все, что его здесь окружало. Другие игрушки как будто гордились тем, что они висят, нарядные, красивые, на этой сверкающей елке, а он был грустен и боялся яркого назойливого света, и нарочно скрылся в темной зелени, чтобы никто не видел его. Было бы безумной жестокостью прикоснуться к его нежным крылышкам. «Милый,…милый!» – шептал Сашка. И он отчаянно выпросил, вымолил у хозяйки ангелочка. Она с неудовольствием сняла игрушку с елки. «Обе руки Сашки, которыми он взял ангелочка, казались цепкими и напряженными как две стальные пружины, но такими мягкими и осторожными, что ангелочек мог вообразить себя летящим по воздуху. –А-ах! – вырвался продолжительный, замирающий вздох из груди Сашки, и на глазах его сверкнули две маленькие слезинки и остановились там, не привычные к свету. Медленно приближая ангелочка к своей груди, он не сводил сияющих глаз с хозяйки и улыбался тихой и кроткой улыбкой, замирая в чувстве неземной радости. Казалось, что когда нежные крылышки ангелочка прикоснутся к впалой груди Сашки, то случится что-то такое радостное, такое светлое, какого еще не происходило на печальной, грешной и страдающей земле. …Все добро, сияющее над миром, все глубокое горе и надежду тоскующей о боге души впитал в себя ангелочек, и оттого горел таким мягким божественным светом, оттого трепетали бесшумным трепетанием его прозрачные крылышки.» А потом, вернувшись домой, Сашка неосторожно повесил своего ангелочка у горячей печки. И ангелочек растаял, как и призрачное Сашкино счастье. |