Крым-элегия (2007)
Море, здравствуй, вот и я, а кто не писал о тебе? Горький, отвергнутый Нобелем, вежливый Чехов? Волошин, за вечер измеривший свой Коктебейль? Вот и я – на четырнадцать дней к тебе снова приехал.
Холодная пиво, рыба, - кричат. А ещё кричат – рапаны, мидии, чурчхелла, пирожки, желе! Старик с игуаной и надувною пальмой на плечах – всего тридцать гривен, и ты робин крузо, открытку пришлёшь жене.
Аборигены жилистые волейболят со всех сторон, за буйком загорает топлес дюймовочка на лепестке, строгий отец снимает дочурку на сотовый телефон, как визжит она, зарываясь по пояс в песке.
(А стайка геев поигрывает медузами в снежки). Вечером тиры, кафешки, самбука с факелом, в общем, бродвей. Кто уезжает – бросает в море медные кругляшки – примета – но ихтиандрам хватит на местный портвейн.
Прогулка. Как хорошо! Как там дома? Живы ли кошки-мышки? Полторашка вина, на плече расчехлённый «Зенит». Посмотри, сейчас вылетит птичка, выстрелит вспышка... О любви все подробности по и-мэйлу. Солнце уходит в зенит.
*** Заснеженным полем, вдоль авторемонта я брёл восвояси с какой-то гулянки. В снегу возвышался костяк мастодонта, - условно слона, - я увидел останки. И череп, и кости, - всё было как будто припаяно кем-то, - но странно не это: под рёберной клеткой росли незабудки, нарциссы и ландыши, полураздеты порхали эльфийки, цвела земляника, и райские птицы на ветках жасмина мне песни запели, когда повилика опутала розы, с которых поэты снимали словесные слепки; в едином теплично-весенне-лесном варианте всё здесь отдыхало, дышало спокойно,
но мне, хомо сапиенс, стал неприятен весь этот ненужный пейзаж вне закона. За полем гудела шоссейная пробка, над нею реклама призывно светила, торговые центры, жилые коробки торчали над полем. От пьянки мутило.
***
За солью-спичками под самый Новый год, Как водится, притащится соседка. И что же общего у нас? Водопровод, Табачный кашель, лестничная клетка.
Пришла. Опять её скрутил радикулит, Опять сидим и смотрим «С лёгким паром», Опять Лукашину не верит Ипполит, Она в лицо мне дышит перегаром.
Вполне возможно, что внимательный Ван Гог Увидел бы в ней женщину с абсентом, Но я ей водки дал, поскольку Новый год И столько общего – вот с этого момента.
Песенка лирического героя
«Мой город, городочек, городишко; Присыпанный снежком шероховатым, Небрежно обозначенный на карте, Уткнувшийся в обглоданный кустарник.
Ещё чуть-чуть и тучи разойдутся, По городу, смотри, скользит улыбка. Летит старушка на воздушном шаре В погоне за мурлыкой околевшей.
Цирк-шапито приехал на гастроли, Малыш к отцу вскарабкался на плечи, И не беда, что кашляют медведи И сплетничают клоуны в антракте.»
А мой лирический герой уходит И песенку свою он допевает: «Ларёчек с аппетитной сухомяткой, Кинотеатрик с вычурным названьем. Мой город, городишко, городочек, Припудренный стишком белесоватым.»
Короли-маги (вольный перевод с французского рождественской песенки И.С. Тургенева)
Короли и чародеи, жители Востока, Стать свидетелями чуда мы пришли сюда. К лику Матери Марии, перед Божье око Привела нас путевая тёплая звезда.
Где б ни билось наше сердце – на воде ль, на суше, Нас дитя благословляет, видит нас насквозь. Своим светом разгоняет сумрак в слабых душах, Укрепляет чашу неба и земную ось.
Мы дошли до бедной кельи, колдуны Востока. На соломенную крышу желтоватый свет Плавно лился, озаряя выступ водостока, Плющ на выступе, открытой двери силуэт.
Вид покинутого дома нас обескуражил. Мы, раджи и падишахи, плакали навзрыд. Как же так, ведь мы тащили тяжкую поклажу, Мы несли тебе, младенец вкусные дары!
Трюфеля под нежным тестом, сладкие каштаны И айвовое варенье в расписных горшках, Сумки сочных, спелых яблок, мудрецы, султаны, Мы несли тебе, младенец, с радостью в сердцах!
На чужой земле, на вольном, хищном ветродуе Мы в отчаянье стояли под немой звездой. «Он в Карлсруэ!» - кто-то крикнул, крикнул: «Он в Карлсруэ!» И затряс от потрясенья белой бородой.
Мы, кудесники и маги стороны восточной, Короли и падишахи, все спешим туда. К лику Матери Марии, перед божьи очи Приведёт нас путевая тёплая звезда. |