Данная мысль во многом определяет пафос финала рассказа, разыгры-вающегося на фоне пасхального благовеста, описание которого имеет важное композиционное значение. Приведем фрагмент этого описания.
Внезапно на верхушке горы, там, где должна была находиться соборная колокольня, блеснул яркий белый свет, и тьму прорезал столб электрического света, узкий в нача¬ле и широкий к концу, а куда он упал, там заблестели влажные крыши и засверкали штукату-ренные стены. И в ту же, казалось, секунду и река, и темная ночь, и синее небо вздрогнули и загудели, и трудно было понять, отку¬да выходил этот густой, дрожащий от полноты, мо-гучий и бодрый звук... Со всех концов темного горизонта лились медные голоса, одни важ-ные, старые и задумчиво серьез¬ные, другие молоденькие, звонкие, веселые, и сплетались между собою в разноцветную гирлянду, и, как ручьи, вли¬вались в мощную глубину соборного колокола.
Алексей Степанович снял шапку и перекрестился. И когда он обернулся, то увидел, что рядом стоит Оля, и на бледном лице ее горит отблеск далекого белого света. Одной рукой она держалась за столб, другая придержива¬ла на шее легкий платок.
Вот на колокольне Василия Великого вспыхнул пожа¬ром красный бенгальский огонь и багровым заревом лег на черную реку; И во всех концах горизонта начали зажи¬гаться крас-ные и голубые огни, и еще темнее стала вели¬кая ночь. А звуки все лились. Они падали с неба и под¬нимались со дна реки, бились, как испуганные голуби, о высокую черную насыпь и лете-ли ввысь свободные, лег¬кие, торжествующие. И Алексею Степановичу чудилось, что душа его такой же звук, и было страшно, что не вы¬держит тело ее свободного полета.
В данном описании Андреев достигает вершин художественного мастерства, добиваясь возникновения синестезического выразительного эффекта, слияния звука, света и цвета. Ритмичность речи создается при помощи периодов и разнообразных повторов. (ср.: и река, и темная ночь, и синее небо...; И во всех концах горизонта..., и еще темнее стала великая ночь... И Алексею Степановичу чудилось...) Возникают градационные цепочки эпитетов: важные, старые и задумчиво серьез¬ные; молоденькие, звонкие, веселые. Активно используется звукопись: штУкатУренные, кУда, Упал, секундУ, вздрогнУли, загУдели, трУдно, откУда,,гУстой, могУчий, звУк; ЛиЛиСь гоЛоСа... , СпЛеталиСь между Собою в РаЗноЦветную гиРЛянду, и, как Ручьи, вЛи¬ваЛиСь в мощную гЛубину СобоРного коЛокоЛа. Важную композиционную роль играет сквозная метафора, основанная на уподоблении благовеста с потоком воды. С одной стороны, в ней получает свое завершение ведущая тема наводнения, с другой, здесь сходятся в один пучок мотив потопа как наказания за грехи человечества, мотив крещения водой и Святым Духом, а также мотив воскресения и спасения.
При всей своей изысканности и выразительности, описание благовеста у Андреева лишено внутренней гармонии, носит крайне эмоционально взвинченный характер, скрывает в себе внутренний надрыв. Значительное напряжение в текст вносит игра с символикой света и тьмы. «Яркий белый свет» оборачивается искусственным электрическим светом; отблеск его горит на «бледном» (характерный эпитет!) лице Оли. Бенгальский огонь вспыхивает пожаром и багровым заревом ложится на реку (тем самым, косвенно, благовест сравнивается с колокольным звоном при пожарной тревоге). С другой стороны, сквозь все описание проходит мотив тьмы, при этом выстраивается характерный тематический ряд: тьму прорезал- темная ночь - темного горизонта - черную реку - высокую черную насыпь. В ретроспекции возникает связь с серией эпитетов и сравнений того же тематического поля (полный темными впечатлениями ночи;, стало скучно и темно, как и вчера ночью; греб наугад к насыпи, которая черным горбом ста¬ла отделяться от темного неба; увидел темную массу лежащего и чем то прикры¬того человека; из черной пропасти подувало легким ве-терком; чердаки были сумрачно молчаливы и черны; плывет в черную бесконечность и др.). Слова и еще темнее стала великая ночь, передавая непосредственные зрительные восприятие героя, в то же время несут в себе авторскую экспрессию. Эпитет «темнее», как и приведенные выше эпитеты данного тематического ряда, в андреевском контексте обладает негативным оценочным оттенком. Определение «великий» в в словосочетании «великая ночь» допускает двоякое истолкование. С одной стороны, в качестве оценочного эпитета, он указывает на связь с великим праздником Воскресенья Господня, с другой стороны, в нем сохраняется исходное пространственное значение, способность указывать на степень, размер. «Великая ночь» может быть истолкована как великий, очень большой мрак, темнота.
Звуки благовеста в описании Андреева «падают с неба» и поднимаются со дна реки, бьются, «как испуганные голуби о высокую черную насыпь» (здесь возникает ассоциация с символом стены) и летят ввысь «свободные, лег¬кие, торжествующие». Душа сравнивается со звуком, приобретая тем самым свойства исчезающей, мимолетной, эфемерной субстанции. Зыбкость оценочных координат, стремление к игре со сложившимися в православном мировидении представлениями и символами отчетливо проявляется в финале рассказа:
Руки его коснулась другая горячая рука, и ухо разли¬чило тихий, боязливый и радост-ный шепот:
– Правда, что который человек на пасху умирает, тот прямо на небо идет?
– Не знаю... Да, правда, – так же тихо ответил он. Звуки все лились, и радость их станови-лась бурной, ликующей. Точно медные груди разрывались от радости и теплых слез.
На маленьком балкончике смутно темнели две челове¬ческие фигуры, и ночь и вода окружали их. В досках пола ощущалось легкое, едва уловимое содрогание, и казалось. что весь старый и грешный домишко трясется от скрытых слез и заглушенных рыданий.
Свет пасхальной иллюминации, падающий на бледное лицо обитательницы публичного дома символизирует слияние высокого и низкого, предваряя реплику Оли о посмертной судьбе ее хозяина, который умирает в пасхальную ночь и душа которого, согласно народным верованиям, должна упокоиться в раю. Вопрос Оли застает врасплох Алексея Степановича: он сначала (будучи, очевидно, не в силах совместить этот факт с обликом и личностью сластолюбивого старика) в растерянности отвечает «не знаю», но затем соглашается с Олей. При этом в последних двух фразах наблюдается прихотливая игра перспективы, смены, переплетения точек зрения героев и автора. Сначала мы смотрим откуда-то извне на героев, а затем вместе с ними ощущаем содроганье досок пола «старого и грешного домишки». Общая эмоциональная окраска за-ключительного фрагмента имеет амбивалентный характер: радость здесь неотделима от душераздирающей печали.
Л. Н. Толстой, в целом высоко оценивая рассказ «На реке», считал сцену на крыше дома ненужной и нереалистичной, упрекал писателя за «преувеличенные чувства» 1).
1) См.: [Чуваков 1990:596]
В данном случае мы имеем дело с классическим примером рассогласования эстетических критериев. Леонид Андреев здесь и не стремится к реалистичности, его экспрессионизм сознателен и исполнен полемического пафоса. Без заключительной сцены рассказ утратил бы свой пафос и смысл, который заключается в утверждении идеи абсолютного онтологического одиночества человека, отсутствия в мире иной ценности, кроме самого человека: согласно Андрееву, каждый, без исключения, достоин сострадания и спасения.
Л И Т Е Р А Т У Р А
Богданов А.В. Между стеной и бездной // Андреев Л.Н. Собрание сочинений. В 6 т. Т. 1. М., 1990.
Богатырева Н.Д. Экзистенциальный контекст пьесы Леонида Андреева «Черные маски»// Вестник Вятского государственного гуманитарного университета. 2009. Т. 1. – № 1. Режим доступа к электронной версии:
http://elibrary.ru/download/56841256.pdfЖаравина Л.В. Образ-ризома: от Н.В.Гоголя к В.Т.Шаламову//Филология и культура = Philology and Culture. 2010. № 19. Режим доступа к электронной версии:
http://elibrary.ru/download/99234750.pdfМакарсков Н.А. Леонид Андреев и становление русского модернизма Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. Серия: Филология. 2003. – № 1. Режим доступа к электронной версии:
http://elibrary.ru/download/53993050.pdfМосковкина И. И. Между «pro» и «contra»: координаты художественного мира Леонида Андреева. Монография. – Харьков: ХНУ имени В. Н. Каразина, 2005. Режим доступа к электронной версии:
http://do.rulitru.ru/docs/25/24474/conv_1/file1.pd fНиколаева Олеся.Творчество или самоутверждение?// Новый мир, 1998. – №1
Петрова Е.И. Игра, симулякры и псевдоподобия в повести Леонида Андреева «Мои записки»//.Вестник московского государственного областного университета. Серия: русская филология. 2010. – № 2. Режим доступа к электронной версии:
http://elibrary.ru/download/86783120.pdf. Федосова Т.В. Основные принципы философии постмодернизма и их воплощение в художественном тексте // Мир науки, культуры, образования. 2010. – № 3. Режим доступа к электронной версии:
http://elibrary.ru/download/51346719.pdfТатару Л.В. Композиционный ритм и когнитивная логика нарративного текста (сборник Дж. Джойса "Дублинцы")// Известия Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена. 2008. – № 75. Режим доступа к электронной версии:
http://elibrary.ru/download/78011910.pdfУстинова Е.С. Длина предложения как смыслообразующий компонент синтаксиса художественного текста // Иностранные языки в высшей школе. 2008. – № 6. Режим доступа к электронной версии:
http://elibrary.ru/download/17083108.pdfЧуваков В. Комментарии // Андреев Л.Н. Собрание сочинений. В 6 т. Т. 1. М., 1990.