Из книги А.Полынкина "История орловского края в лицах"

Леонид Андреев
1871 - 1919



Писатель Леонид Андреев любил все огромное: его дом в деревне Ваммельсуу в Финляндии высился над всеми домами – каждое бревно, стопудовое, фундамент – циклопические гранитные глыбы; в этом доме – огромный рабочий кабинет, похожий на площадь, а камин в кабинете был величиной с ворота, на огромном письменном столе стояла огромная чернильница.
Он был чрезвычайно азартным человеком – и часто в этом не знал меры: мог на несколько месяцев стать моряком, художником, фотографом, даже спортсменом, всю жизнь увлекался театром – и, если бы не писал книг, то, наверняка, играл бы в каком-либо известном театре – причем, еще и свою пьесу.
Родился Леонид Андреев в Орле, и 17 лет его детства и юности связаны с домом №41 по 2-ой Пушкарной улице, который был построен его отцом в 1874 году.
По образованию Леонид Николаевич – юрист (он закончил Санкт-Петербургский университет) и работал некоторое время помощником присяжного поверенного, одновременно сотрудничая с московскими газетами в качестве судебного репортера и фельетониста под псевдонимом Джемс Линч.
Первый рассказ Андреева назывался «Баргамот и Гараська», и написан он был на материале родной улицы писателя – Пушкарной.
Герои многих следующих произведений писателя (рассказов «Ангелочек», «Гостинец», «Весной», «Алеша – дурачок», «Буяниха», «На реке», пьесы «Молодость», романа «Сашка Жегулев») также жили и действовали на хорошо знакомых Андрееву улицах и слободах Орла – Посадских, Пушкарных, Стрелецких.
Имелся у Леонида Николаевича и свой Вавилон – местечко на безводном Орлике.
Для творчества Андреева характерны как ярчайший реализм (например, рассказы, навеянные орловской действительностью), так и стремление к отвлеченным обобщениям, без всякой конкретики (рассказы «Ложь», «Смех», «Жизнь Василия Фивейского», «Жизнь Человека», «Царь – Голод» и другие).
Одним из первых антивоенных произведений литературы XX века стал рассказ Андреева «Красный смех», написанный по событиям русско-японской войны.
Современники считали Леонида Николаевича провинциальным человеком: он любил пивать чаи с семьею, слушать игру на гитаре, послеобеденный сон, мало читал, не знал ни одного языка, был равнодушен к симфонической музыке, но те же современники видели, что при всем этом одно в писателе Андрееве оставалось неизменным – душевная чистота, благородство, стремление помочь нуждающимся.
Во время своей популярности Леонид Николаевич получал огромные гонорары, но всю жизнь оставался небогат: все поглощала семья, а, кроме того, в его большом доме всегда было человек пять – шесть посторонних – студентов, художников и нуждающихся в том, чтобы их просто накормили.
Когда в начале I Мировой войны еврейское население западных районов России поголовно обвиняли в измене и шпионаже и начали выселять евреев из пограничных районов, Леонид Андреев вместе с Максимом Горьким и Федором Соллогубом создали для помощи беженцам «Русское общество для изучения еврейской жизни» и выпустили литературный (за два года выдержавший три издания) сборник «Щит».
В характере Андреева сочетались крайности: любимой темой его была тема смерти, и он часами мог говорить монологи о ней – но, с другой стороны, он был чрезвычайно остроумным человеком, над шутками которого смеялись многие его знакомые.
Свою дачу писатель называл «Вилла Аванс», потому что она была построена на деньги, взятые авансом у издателя, а одну знакомую даму он прозвал «Братская могила», потому что любовниками ее были два брата.
Леонид Николаевич с восторгом встретил Первую русскую революцию, но резко отрицательно отнесся к Октябрьской.
Узнав о смерти Андреева в Финляндии, Максим Горький признался присутствовавшим при известии Чуковскому и Блоку: «Это был мой единственный друг. Единственный».
В том же 1919 году в Петербурге состоялся устроенный Горьким вечер памяти Андреева, где Горький читал свои воспоминания о Леониде Николаевиче, в которых сказал, что: «он был таков, каким хотел и умел быть – человеком редкой оригинальности, редкого таланта и достаточно мужественным в своих поисках истины».

О Леониде Андрееве написано много воспоминаний, книг, литературоведческих исследований. Хотелось бы в первую очередь дать несколько ссылок на воспоминания тех людей, которые хорошо знали писателя.
admin

http://maximgorkiy.narod.ru/pov/l_andreev.htm М.Горький о Л.Андрееве

http://www.chukfamily.ru/Kornei/Prosa/Andreyev.htm К.И.Чуковский о Л.Андрееве

http://www.ng.ru/style/2001-03-29/16_coeval.html Герман Берштейн о Л.Андрееве

Дом-музей Леонида Андреева в Орле на 2-й Пушкарной улице.

О сыне орловского писателя Леонида Андреева.



Как часто жизнь талантливых людей полна трагических событий, но они справляются, выживают, а произведения их начинают искриться новыми гранями.
Именно такая судьба выпала русскому поэту, писателю и философу Даниилу Андрееву.
Родился он 20 октября (2 ноября) 1906 года в Берлине. Второй сын писателя Леонида Николаевича Андреева (1871—1919) и внучатой племянницы Тараса Шевченко Александры Михайловны Андреевой (урождённой Велигорской; 1881—1906).
Через несколько дней после рождения Даниила его мать умерла от послеродовой горячки. Потрясённый отец обвинил новорождённого сына в гибели любимой супруги, его забрала бабушка Евфросинья Варфоломеевна Велигорская (урождённая Шевченко). Велигорская увезла мальчика в Москву, в семью другой своей дочери, Елизаветы Михайловны Добровой (урождённой Велигорской), жены известного московского врача Филиппа Александровича Доброва. Даниил много болел, его с трудом выходили.
Велигорская умерла, заразившись от шестилетнего Андреева дифтерией. Тем же летом на даче на Чёрной речке под Петербургом Андреев пытается утопиться, желая поскорее увидеть вновь маму и бабушку, но его в последний момент остановили на мосту через реку.
Дом Добровых был одним из литературных и музыкальных центров тогдашней Москвы, туда приходили Иван Бунин, Максим Горький , Александр Скрябин, Фёдор Шаляпин, актеры МХаТа и другие известные люди. Андреев начал писать стихи и прозу под влиянием атмосферы дома.
Первое стихотворение «Сад» появилось весной 1915 года, в этом же году созданы первые рассказы «Путешествие насекомых» и «Жизнь допотопных животных» (не сохранились). Также в детстве, по воспоминаниям супруги Аллы, Даниил создал огромную эпопею, где действие разворачивается в выдуманном межпланетном пространстве. В детской на уровне своего роста мальчик рисовал портреты правителей выдуманной им династии.
В сентябре 1917 года Андреев поступил в Московскую гимназию Е. А. Репман, которую закончил в 1923 году. В 1924 году он продолжает учёбу в Высшем Литературно-художественном институте им. Брюсова на Высших литературных курсах Моспрофобра. Тогда же начинается работа над романом «Грешники». В 1926 году Андреев вступил в Союз поэтов.
В конце августа 1926 года Андреев женился на Александре Львовне Гублёр (псевдоним Горобова), учившейся вместе с ним на литературных курсах. Пара обвенчалась в храме Воскресенья Словущего на Успенском Вражке. Брак распался к концу второго месяца, официальный развод произошёл в феврале 1927 года, после этого Андреев покинул курсы.
В 1928 году Андреев создал поэму «Красная Москва» (не сохранилась), продолжил работу над романом «Грешники» (не сохранился), начал цикл «Катакомбы». Лето 1928 года Андреев провёл в Тарусе.
В 1930-е годы Андреев работал художником-шрифтовиком, посвящая основное время и силы литературной деятельности. Летом 1930 года в Трубчевске продолжалась работа над поэмой «Солнцеворот» (не сохранилась). Андреев любил этот город и просторы за его пределами. «Разверзшись, простор стал затягивать «зелеными певучими дорогами», вившимися среди темных лесов, тихоструйных рек, лебединых озер. Здесь его страстная любовь к природе нашла «непроглядную страну», приоткрывшую и праотеческую Русь, и чаемую мистическую тайну... Он тогда работал над поэмой «Солнцеворот» и живя в Трубчевске писал брату: Поэму сейчас не пишу: живу в глуши, в маленьком городишке Трубчевске, на реке Десне. Красота тут сказочная, и я только смотрю и слушаю. Очень далеко гуляю один. Жара, я черен, как уголь. Был на лесных озерах, куда еще прилетают лебеди. Тут безграничный простор, целая страна развертывается у ног. И когда идешь – невозможно остановиться: версту за верстой, и в конце концов уходишь так далеко, что обратно едва доползаешь, уже к ночи».
Летом следующего года Даниил Андреев познакомился с Максимилианом Волошиным. 29 июля 1931 года на берегах Неруссы Андреев испытал чувство, которое позже назвал «прорывом космического сознания».
С февраля по март 1932 года Андреев работал сначала литературным правщиком, а потом заведующим соцбытсектором газеты на Московском заводе «Динамо». Летом того же года писатель закончил сборник стихов «Дневник поэта» (уничтожен автором не позднее 1933 г.).
20 октября 1934 года в Коктебеле им написано стихотворение «Могила М. Волошина».
В 1935 году Андреев вступил в московский Горком художников-оформителей. 8 сентября создан «Запев» поэмы «Песнь о Монсальвате» (он завершил поэму в 1938 году). В 1937 году по совету Е. П. Пешковой Андреев написал Сталину с просьбой содействовать возвращению брата Вадима из эмиграции. Осенью 1937 года Андреев приступил к работе над романом о духовных исканиях интеллигенции в эти годы «Странники ночи», задуманном как «эпопея духа» и портрет эпохи; прерванная войной, работа была почти завершена в 1947 году.
В конце апреля 1941 года умер Ф. А. Добров, которого Андреев считал своим приёмным отцом. В годы Великой Отечественной войны Андреев работал над поэмами «Янтари» (1942) и «Германцы» (не завершена), закончил цикл стихотворений «Катакомбы» (1928—1941). В июле 1942 года умерла его тётя Елизавета.
В октябре 1942 года Андреева призвали в армию. Он вошёл в блокадный Ленинград в составе 196-й Краснознаменной стрелковой дивизии по льду Ладожского озера в январе 1943 года. Состоял в похоронной команде, был санитаром, художником-оформителем. Получил медаль «За оборону Ленинграда». 25 июня 1945 года признан инвалидом Великой Отечественной войны 2-й группы с пенсией 300 рублей.
После войны вернулся в Москву, работал художником-оформителем в Московском музее связи.
4 ноября 1945 года зарегистрирован брак Андреева с Аллой Ивашевой-Мусатовой, с которой они познакомились в начале марта 1937 года. В начале 1947 года Андреев работал над завершением романа «Странники ночи» (остались ненаписанными две главы); обдумывал второй роман предполагаемой трилогии — «Небесный Кремль», в котором должен был воплотиться фронтовой опыт автора[источник не указан 77 дней].
21 апреля 1947 Андреева арестовали по 58-й статье, причиной чему послужил донос и роман «Странники ночи». 23 апреля арестована и Алла Андреева. Писателя обвинили в создании антисоветской группы, антисоветской агитации и террористических намерениях. Особое совещание приговорило его к 25 лет тюрьмы (высшая мера наказания в СССР на тот момент) по статьям 19-58-8, 58-10 ч.2, 58-11 УК РСФСР. Вместе с ним приговариваются к заключению на срок от 10 до 25 лет в исправительно-трудовых лагерях 19 его родственников и близких друзей. Все написанные до того работы Андреева уничтожает Министерство госбезопасности.
27 ноября 1948 года Андреева конвоировали из Лефортовской тюрьмы во Владимирскую тюрьму № 2 («Владимирский централ»).
В 1950 году Андреев завершил работу над поэмой «Немереча» (1937—1950), формируется поэтическая книга «Русские октавы». В декабре 1950 года создана поэма «Симфония городского дня». 23 декабря начата работа над «Железной мистерией», 24 декабря — над «Розой мира».
В 1951 году Андреев работал над «Утренней ораторией», в феврале создал поэму «Гибель Грозного». В 1952 году начал работу над первым вариантом состава книги «Русские боги», создаёт поэму «Рух» и завершает поэму «Ленинградский Апокалипсис» (1949—1953). В 1953 году завершается работа над новеллами для книги «Новейший Плутарх. Совместно с соседями по "академической" камере, историком Львом Раковым и физиологом Василием Париным создаёт Иллюстрированный биографический словарь воображаемых знаменитых деятелей всех стран и времен от А до Я». В октябре-ноябре 1953 года, до перевода в другую камеру, Андреев испытывает сильные мистические переживания.
10 ноября 1954 года Андреев написал заявление на имя Маленкова: «Не убедившись ещё в существовании в нашей стране подлинных, гарантированных демократических свобод, я и сейчас не могу встать на позицию полного и безоговорочного принятия советского строя». В конце 1954 года Андреев перенёс инфаркт миокарда. В 1955 году работал над поэмами «Навна» и «У демонов возмездия». 8 февраля 1956 года в лагерной больнице умерла двоюродная сестра Андреева А. Ф. Коваленская (урождённая Доброва). 2 мая 1956 года завершается работа над «Железной мистерией» (1950—1956). 10 августа освобождают из лагеря Аллу Андрееву.
23 августа 1956 года Андрееву сокращают срок заключения до 10 лет, переквалифицировав обвинение на статью 58-10, ч. 2". 24 августа Андреев впервые после ареста встретился с женой на тюремном свидании. 17 ноября Верховный суд отменяет переквалифицирование обвинения, его дело направляют на доследование.
23 апреля 1957 года Андреев освобождён из-под стражи[5]. 21 июня Пленум Верховного суда СССР пересматривает дело Д. Л. Андреева и отменяет обвинения в его адрес. 11 июля 1957 года Андреева реабилитировали.
Летом 1957 года в деревне Копаново Рязанской области Даниил Андреев, тяжело болеющий пневмонией, встречается со старшим братом Вадимом после 40 с лишним лет разлуки. В ноябре 1957 года Андреев с женой поселились в Москве. 22 ноября Андреев вновь получил статус инвалида второй группы, ему назначается пенсия 347 рублей.
12 февраля 1958 года Андреев написал письмо в ЦК КПСС, в котором просил ознакомиться с прилагаемыми поэтическими произведениями: «Жить, не разговаривая с людьми и скрывая буквально от всех своё творчество — не только тяжело, но и невыносимо», после чего 26 февраля получил вызов в ЦК. Эта беседа дала ему надежду, что его работы могут быть опубликованы в будущем. Также он скоро получает некоторую материальную помощь через Союз писателей.
Весной 1958 года после обострения стенокардии и атеросклероза Андреев попал в больницу Института терапии АМН СССР. 4 июня протоиерей Николай Голубцов провёл венчание Даниила и Аллы Андреевых в Ризоположенском храме на Донской, после чего они отправились в путешествие на пароходе «Помяловский» по маршруту «Москва — Уфа — Москва». 5 июля 1958 года Андреев закончил одиннадцатую книгу «Розы Мира», а 12 октября — весь трактат.
В октябре 1958 года завершается работа над циклом стихотворений «Сказание о Яросвете» и поэма в прозе «Изнанка мира». В ночь на 19 октября Андреев написал своё последнее стихотворение «Когда-то раньше в расцвете сил...», в котором молит о спасении своих рукописей. В начале ноября составляется цикл стихотворений «Святорусские духи». 14 ноября, сразу по возвращении из Горячего Ключа в Москву, Андреев помещается в больницу Института терапии АМН СССР.
23 января 1959 года Алла Андреева получила ордер на комнату в двухкомнатной коммунальной квартире, в которой Андреев проживет последние сорок дней своей жизни, постоянно терзаемый сердечными приступами.
Умер 30 марта 1959 года. 3 апреля состоялось отпевание Андреева в храме Ризоположения на Донской (отпевал протоиерей Николай Голубцов) и похороны на Новодевичьем кладбище рядом с могилой матери.
Ни одно художественное произведение Андреева не было издано при жизни (в 1946 году была опубликована созданная в соавторстве с С. Н. Матвеевым книга «Замечательные исследователи горной Средней Азии».

Даниил Андреев

Не летописью о любви

Не летописью о любви,
Не исповедью назови
Ты эту повесть:
Знаменовалась жизнь моя
Добром и злом, но им судья -
Лишь Бог да совесть.

Мой сказ - про жизнь души второй.
Бросая брызги лишь порой
На брег событий,
С младенчества шумел поток
Мечтаний, горя, снов, тревог,
Идей, наитий.

Кто над стихом моим стоит,
Как друг суровый говорит:
- Будь смел и зорок, -
Пером жестоким запиши
Весь апокалипсис души,
Весь бунт, весь морок;

Безумных лет кромешный жар
И путеводный свет Стожар
В любой секунде
Тех непроглядных, вьюжных дней,
Да вспыхнет гимном перед Ней
Твой De profundis.

Пусть странен, режущ и угрюм
Деяний, вымыслов и дум
Звучащий слиток.
Кто понял высший твой расчёт,
Тот с бережливостью прочтёт
Сказ мук и пыток.

И пусть глумится суд людской
Над непонятною тоской
И тёмной славой:
Твой сказ дойдет до тех, кто был
Слепим не отблеском светил.
Но адской лавой.

1950
*****************

Будущий день не уловишь сетью

Будущий день не уловишь сетью,
И всё ж говорю, что б ни докучало:
Семидесятые годы столетья -
Вот моя старость, её начало.

Жизнь неприметна моя, как Неруса:
Не Обь, не Конго, не Брамапутра, -
Но я и в стране моей светло-русой
Дождусь тебя, голубое утро!

О, не глядите уныло и строго.
Сам знаю: пророчествовать смешно и стыдно,
Но дайте хоть помечтать немного,
И безответственно, и безобидно.

Или, боясь пораженья в споре,
Писать о том лишь, что несомненно?
Что Волга впадает в Каспийское море?
Что лошади кушают овес и сено?

1950
*****************

В ночных переулках

Ни Альтаира. Ни Зодиака.
Над головой - муть...
Нежен, как пух, среди света и мрака
Наш снеговой путь.

Шустрый морозец. В теле - отрада,
Пальцев и лбов щип.
Ведает только дух снегопада
Наших шагов скрип.

Кто-то усталых в домиках древних
Манит, присев, к снам.
Пламя камина в памяти дремлет,
Душу согрев нам.

Скверы, бульвары... льдистые стекла,
Мост - и опять мост...
Губы целуют, добры и теплы,
Танец снежинок - звезд.

Дважды мы проходили, минуя
Свой же подъезд, вдаль:
Жаль нам Москвушку бросить ночную,
Ласковых мест жаль.

Вот бы на зло церемонным прогулкам
В снег кувырком пасть!
Вот бы разуться да переулком
В сад босиком - шасть!

Весело, что нельзя этих блесток
Вытоптать, смять, счесть...
На циферблатах пустых перекрестков
Три - пять, - шесть...

1937
*****************

Чив через перила

Она с террасы так легко
Порхнула в сумерки, как птица...
Я ж допиваю молоко,
Чтоб ноги мыть и спать ложиться.

Куда ведет их путь? в поля?
Змеится ль меж росистых трав он?..
А мне - тарелка киселя
И возглас фройлен: «Шляфен, шляфен!»

А попоздней, когда уйдёт
Мешающая фройлен к чаю,
В подушку спрячусь, и поймёт
Лишь мать в раю, как я скучаю.

Трещит кузнечик на лугу,
В столовой - голоса и хохот...
Никто не знает, как могу
Я тосковать и как мне плохо.

Всё пламенней, острей в крови
Вскипает детская гордыня,
И первый, жгучий плач любви
Хранится в тайне, как святыня.

1936
*****************

Осень! Свобода!.. Сухого жнивья кругозор

Осень! Свобода!.. Сухого жнивья кругозор,
Осень... Лесов обнажившийся остов...
Тешатся ветры крапивою мокрых погостов
И опаздывают сроки зорь.

Мерзлой зарей из-под низкого лба деревень
Хмурый огонь промелькнет в притаившихся хатах..
Солнце - Антар леденеет в зловещих закатах
И, бездомный, отходит день.

Тракторы смолкли. Ни песен, ни звона косы,
Черная, жидкая грязь на бродяжьих дорогах...
Дети играют у теплых домашних порогов,
И, продрогшие, воют псы.

Родина! Родина! Осень твоя холодна -
Трактом пустынным брести через села без цели
Стынуть под хлопьями ранней октябрьской метели.
Я один, как и ты одна.

1933
*****************

Памяти друга

Был часом нашей встречи истинной
Тот миг на перевозе дальнем,
Когда пожаром беспечальным
Зажглась закатная Десна,
А он ответил мне, что мистикой
Мы правду внутреннюю чуем,
Молитвой Солнцу дух врачуем
И пробуждаемся от сна.

Он был так тих - безвестный, седенький,
В бесцветной куртке рыболова,
Так мудро прост, что это слово
Пребудет в сердце навсегда.
Он рядом жил. Сады соседили.
И стала бедная калитка
Дороже золотого слитка
Мне в эти скудные года.

На спаде зноя, если душная
Истома нежила природу,
Беззвучно я по огороду
Меж рыхлых грядок проходил,
Чтоб под развесистыми грушами
Мечтать в причудливых беседах
О Лермонтове, сагах, ведах,
О языке ночных светил.

В удушливой степной пыли моя
Душа в те дни изнемогала.
Но снова правда жизни стала
Прозрачней, чище и святей,
И над судьбой неумолимою
Повеял странною отрадой
Уют его простого сада
И голоса его детей.

Порой во взоре их задумчивом,
Лучистом, смелом и открытом,
Я видел грусть: над бедным бытом
Она, как птица, вдаль рвалась.
Но мне - ритмичностью заученной
Стал мил их труд, их быт, их город.
Я слышал в нём - с полями, с бором,
С рекой незыблемую связь.

Я всё любил: и скрипки нежные,
Что мастерил он в час досуга,
И ветви гибкие, упруго
Нас трогавшие на ходу,
И чай, и ульи белоснежные,
И в книге беглую отметку
О Васнецове, и беседку
Под старой яблоней в саду.

Я полюбил в вечерних сумерках
Диванчик крошечной гостиной,
Когда мелодией старинной
Звенел таинственный рояль,
И милый сонм живых и умерших
Вставал из памяти замглённой,
Даря покой за путь пройдённый
И просветленную печаль.

Но всех бесед невыразимее
Текли душевные встречанья
В полу-стихах, полу-молчаньи
У нелюдимого костра —
О нашей вере, нашем Имени,
О неизвестной людям музе,
О нашем солнечном союзе
Неумирающего Ра.

Да. тёмные, простые русичи,
Мы знали, что златою нитью
Мерцают, тянутся наитья
Сюда из глубей вековых,
И наша светлая Нерусочка,
Дитя лесов и мирной воли,
Быть может, не любила боле
Так никого, как нас двоих.

Журчи же, ясная, далекая,
Прозрачная, как реки рая,
В туманах летних вспоминая
О друге ласковом твоём,
О том, чью душу светлоокую
В её надеждах и печали,
В её заветных думах, знали,
Быть может, ты и я — вдвоём.

Написано в годы заключения (1947-1957)
*****************

Окончание школы

Всё отступило: удачи и промахи...
Жизнь! Тайники отмыкай!
Веет, смеется метелью черемухи
Благоухающий май.

Старая школа, родная и душная,
Ульем запела... и вот -
Вальсов качающих трели воздушные
Зал ослепительный льёт.

С благоволящим спокойствием дедушки -
Старший из учителей...
В белом все мальчики, в белом все девушки,
Звёзды и пух тополей.

Здравствуй, грядущее! К радости, к мужеству
Слышим твой плещущий зов!
Кружится, кружится, кружится, кружится
Медленный вихрь лепестков.

Марево Блока, туманы Есенина
И, веселее вина,
Шум многоводного ливня весеннего
Из голубого окна.

Кружево, - зеленоватое кружево,
Утренний мир в серебре...
Всё отступило, лишь реет и кружится,
Кружится вальс на заре.

1950
*****************

Даниил Андреев, 31 октября 1958 года в Горячем Ключе.
Фото Аллы Андреевой.


Даниил Андреев, киносъёмка без звука в июне 1958 года.
Других съёмок нет.

Первое лето в орловском городе Трубчевске.

В начале августа 1930 года Даниил Андреев, Коваленские, Малахиева – Мирович и Беклемишева с сыном, только что окончившим физико-математический факультет Московского университета, отправились в Трубчевск.
Юрий Беклемишев в письме другу с бодрым юмором так описал путь до Трубчевска:"...в 20 ч. 10 я отбыл с Брянского вокзала... Когда на другой день я прибыл на станцию Суземка, то оказалось, что поезд опоздал на три часа и что поезд, идущий в Трубчевск, ушел. Следующий будет завтра. Катастрофа. Однако тут все могло бы кончиться более или менее благополучно, не будь со мной мамаши и ее чемоданов (впоследствии я подсчитал, что их было 6 штук, не считая мелких вещей). Моя мамаша, конечно, спаниковала, и вот через полчаса мы в компании четырех других товарищей по несчастью на паре колхозных суземских лошадей тронулись в Трубчевск (Суземка – Трубчевск, 50 верст по песку!). Мамашины чемоданы угрожающе грохотали за нашими спинами, связанные в какую-то фантастическую пирамиду предприимчивыми колхозниками. Встречные аборигены с удивлением и испугом смотрели на странное сооружение, медленно движущееся по песчаной дороге среди дремучих брянских лесов. Примерно каждые три версты происходили аварии, и мы ремонтировали наше сооружение. Всю дорогу нас сопровождали тучи слепней и комаров. Заночевать пришлось в пути, не доезжая 15 верст до Трубчевска, потому что лошади явно собрались подыхать. Ночевали на каком-то старом сене, съедаемые комарами. Всю дорогу у меня болел зуб. Однако, несмотря на все, я был тверд, как скала.
На другой день в 12 часов, промокнув под дождем, мы торжественно въехали в Трубчевск. Это удовольствие стоило нам 10 рублей, не считая, конечно, ж. д. билетов. Устроились хорошо. Трубчевск один из самых старых русских городов. Он упоминается еще в «Слове о полку Игореве». Здесь масса исторических древностей. В местном музее я видел откопанные черепа финских племен и гуннов с очень покатыми лбами, а также монеты арабов и Римской империи, неизвестно как попавших в трубчевские пески. Здесь довольно хорошая компания молодёжи, в которой я и вращаюсь». Описание дороги у Юрия Беклемишева, в недалеком будущем ставшего писателем – орденоносцем Юрием Крымовым, документально точно. Но в следующие приезды Андреев с попутчиками мог доезжать уже не на тряской подводе, а на «кукушке», одноколейкой, шедшей от Суземки до Бородёнки – посёлочка у векового соснового бора под Трубчевском. По некоторым сведениям, в Трубчевск всю литераторскую компанию увлекла Варвара Григорьевна Малахиева – Мирович, тетя Шуриной подруги, актрисы Аллы Тарасовой. Малахиева – Мирович давно дружила с Коваленскими и Добровыми. Старушечьего в ней не было, несмотря на ее шестьдесят с лишком лет. Из старинного дворянского рода Мировичей, она прожила жизнь в исканиях пути. Учась на Высших женских курсах, увлеклась народничеством, участвовала в революционном кружке. Разочаровавшись в народниках и пережив нервное расстройство, поехала за границу, в Европу. Потом, в родном же Киеве, познакомилась с Львом Шестовым, чье влияние оставило в ней заметный след. Несколько лет прожив в Петербурге, в 1901–м поселилась в Москве. Много писала – стихи и прозу, переводила. Но чаще всего выступала как критик – театральный и литературный. В ее писаниях религиозно – философское мироощущение прихотливо сочеталось с артистизмом. От логических построений ее влекло к интуитивному, мистическому. Переведенный некогда ею (вместе с М. В. Шиком) труд Уильяма Джемса "Многообразие религиозного опыта" Андреев не мог не прочесть с особенным вниманием, о нем он упоминает в "Розе Мира". Даниил читал ей свои стихи и слушал ее:
День ли, ночь ли – вдруг зажигается
Вокруг звезда за звездой,
В хороводы, в узоры сплетаются,
Жужжат, звенят, как пчелиный рой.

Церковь над ними потом воссияет,
Невидимые хоры поют —
Не то меня хоронят, не то венчают,
Не то живую на небо несут...

Но после революции Малахиева – Мирович печаталась, в основном, как детский поэт.

В Трубчевске Варвара Григорьевна сразу же повела мучавшегося больным зубом Беклемишева к врачу, Познакомила с ним и Даниила. Евлампий Николаевич Ульященко, старый земский врач, близко знавший семейство Велигорских еще по Орлу, где учился в гимназии с Петром и Павлом Велигорскими, помнил не только Добровых, у которых бывал в Москве, но и родителей Даниила. Жил он с большой семьей в доме при больнице.
Небольшой городок, Трубчевск с 1930 года вырос, но не намного, и, может быть, в этом его, не всякому понятное, счастье. Упоминавшийся в Ипатьевской и Лаврентьевской летописях как удельное владение Новгород – Северского княжества, славный легендарным Бояном и князем Всеволодом, братом бессмертно невезучего князя из «Слова о полку Игореве», связанный судьбой и именем с княжеским родом Трубецких, тысячелетний Трубчевск пережил все русские несчастья. Ни одна большая война не обошла город. Его неповторимость не в одной древности, но и в редкостном местоположении не только на некогда роковой засечной черте, а и на землях, соединявших Русь Московскую и Малую. Рубежность его, возникшего там, где соседствовали некогда радимичи, вятичи и северяне, всегда была не разъединительной, а объединительной. Помнит город и раздольное Черниговское княжество. Вокруг Трубчевска до сих пор чудом уцелел, почти без порух, древнерусский былинный простор, открывающийся с высокого берега Десны, на котором город расположился. Даль распахивается, когда выходишь к Троицкому собору. Здесь стоял детинец, размещался княжеский двор, отсюда рос посад. Это место, заглавное в Трубчевске, и называется Соборной горой. Даниил Андреев не мог не очароваться зеленым всхолмьем, откуда, как в его стихах, «вдруг разверзается простор...» Разверзшись, простор стал затягивать «зелеными певучими дорогами», вившимися среди темных лесов, тихих рек, лебединых озер. Здесь его страстная любовь к природе нашла «непроглядную страну», приоткрывшую и праотеческую Русь, и чаемую мистическую тайну.
Видный издалека, с Десны, Троицкий собор с обступившим его тенистым парком – и душа Трубчевска, и память. В своей основе сегодняшний Троицкий собор построен в 1784 году, во времена, когда сам город приобретал новый облик и планировку. Но возвели собор на месте храма XII века, который рушился и возрождался вместе с Трубчевском, а во времена польского владычества становился костелом. От допетровских времен сохранилась сводчатая крипта с надгробьями князей Трубецких, позже каждое столетие добавляло свое. В 1824–м пристроили колокольню, в 1910–м Ниловский придел. Во времена первых приездов в Трубчевск Даниила Андреева в соборе шла служба, цела была храмовая ограда и четыре часовни вокруг. Стояла деревянная часовня и над святым ключом Нила Столбенского. Вниз к нему крутым берегом вели подгнившие ступени.
В Трубчевске у Даниила Андреева имелись семейные корни, в нем одиннадцать лет – с 1883 по 1894–й – жил, служил управляющим удельных лесных дач, избирался гласным трубчевской управы дед – Михаил Михайлович Велигорский. Сюда Велигорский переселился с Украины, переведенный из Киевской удельной конторы в Московскую. Жил без семьи, ее он перевез в Орел – детям пришла пора учиться (в Трубчевске гимназия открылась только в 1914 году). В 1894–м отсюда, опять же в связи со службой, Михаил Михайлович переехал в другой уездный городок тогдашней Орловской губернии – Севск.
Захваченный красотой и мощью открывшихся с Трубчевских холмов просторов, Даниил Андреев, надеявшийся продолжить работу над "Солнцеворотом", на время забыл о всех замыслах. "Поэму сейчас не пишу: живу в глуши, в маленьком городишке Трубчевске, на реке Десне, – писал он брату. – Красота тут сказочная, и я только смотрю и слушаю. Очень далеко гуляю один. Жара, я черен, как уголь. Был на лесных озерах, куда еще прилетают лебеди.
Тут безграничный простор, целая страна развертывается у ног. И когда идешь – невозможно остановиться: версту за верстой, и в конце концов уходишь так далеко, что обратно едва доползаешь, уже к ночи".
В первое же лето он побывал на Неруссе, извилисто струящейся по лесам речке, впадающей в Десну под Трубчевском. В забытые времена она служила водным путем на Радогощь, Севск. Быстрая, затененная местами смыкающимися над ней ветвями, Нерусса завораживала неожиданностью своих поворотов. В те поры над ней еще встречались вековые дубы, безжалостно сведенные позже. Побывал он и на лебединых Жеренских озерах, называвшихся Жеронскими. Их было три – Большое, Среднее и Малое Жерено. Но Малое уже и в те времена, наверное, начало умирать, зарастая. Ну а в девятнадцатом веке озера кишели рыбой, и сети в них попусту не заводили. До революции город ремесленников и торговцев, большей частью деревянный, украшенный бесчисленными садами, нарядными купеческими домами и восемью храмами, в тридцатые годы Трубчевск менялся мало. Хотя и в нем происходили перемены, что-то строилось – хлебозавод, новая больница, проводились водопровод и электричество. Гордился тогда Трубчевск двумя учреждениями – Народным театром и Краеведческим музеем, расположившимся в доме подполковника Федорова, начальника трубчевского гарнизона. Но год перелома наступил и для них. Театр – должен быть сугубо пролетарским, хотя в нем и раньше ставили революционные пьесы, такие, как «Федька – есаул» Ромашова о гражданской войне, но за ней следовал «Лекарь поневоле» Мольера... В музее – никаких икон и монастырских книг, никакого дворянского «хлама», никаких старорежимных интеллигентов. Директором музея, выгнав основателя, виновного в дворянском происхождении, назначили начитанно го, но неопытного энтузиаста Павла Николаевича Гоголева, бывшего почтового служащего, с хаотичной щедростью завалившего музей разнообразными экспонатами. Чего здесь только не было, но преобладали археологические древности – керамика неолита и раннего железного века... Ну а пришедшие после Гоголева идейные ревнители, растранжирив и опустошив, что могли, сушили, как вспоминали старожилы, в музейных залах рыбацкие сети... В тот первый приезд вместе с Юрием Беклемишевым музей посетил и Даниил, познакомившийся с его директором.
Впереди были ещё приезды в Трубчевск летом 1931-1934 годов.

Борис Романов. Вестник, или Жизнь Даниила Андеева: биографическая повесть в двенадцати частях

Даниил Андреев, 1930-е годы.