На днях отметил скорбную дату – ровно 70 лет, как мой дед, Федор Семенович Семин, попал в плен под Воронежем. Судя по германским документам, был в рабстве на металлургическом заводе Криворожья, в шахтах Силезии. В деле есть отметка о том, что гуманные немцы сделали ему прививку от тифа. Но дед, «бауэр» из села «Муравйово» (там так по-немецки переведено, не Муравлево, а «Муравйово»), тем не менее, спустя год и девять месяцев после пленения, протянул ноги в лагерном лазарете под Дрезденом, где, как я понял, он был снят с поезда, шедшего в лагерь под Лион. Но дело не в том... Мою маму немцы убивали несколько раз. Первый раз – во время страшного воздушного налета, где мишенью был орловский хлебозавод, на котором моя мама была контролером хлеба... Началась паника. Ужасный сталинский парторг схватил маму в охапку и оттащил в бомбоубежище (надеюсь, местные руководители «Единой России» в Крымске недавно вели себя аналогичным образом). Оно было переполнено, и его закрыли, а большевицкий парторг вышел наружу и начал разводить людей по другим бомбоубежищам. Добрые немцы, которые всю ночь пытались освободить орловцев от сталинского сатрапа, накрыли его прямым попаданием в другом бомбоубежище. Вместе с жителями. Другой раз – когда дед, примерно пятого октября ночью, закончив поджигать город (мне уже говорили, что он, верующий, был богохульником, ибо поджигал церковь, в которой были архивы...), в ходе дерзкого броска на машине в сторону Первого Воина попытался вывезти семью на соединение со своими. Машину, в кузове которой сидела женщина с тремя детьми, расстрелял немецкий танк. К счастью, машина только загорелась, но не взорвалась, и дед сумел вытащить семью из кузова, а потом все скатились в какой-то овраг, где и спаслись. Немцы в городе вели себя вежливо. Они культурно вели себя с моей девятнадцатилетней мамой. Правда, когда они отправили из дома бабушку и маму на принудительные работы – закапывать немецкие трупы на территории 22-й школы, а бабушка послал их по-фене, культурные немцы вышвырнули (не май месяц) их с шестилетним братом и малолетней сестрой из дома, расстреляв только портрет деда-красноармейца, висевший на стенке (ценю доброту, не подскажет ли кто, чем заднлывают дырки в художественных холстах, я читал – воском?). Тогда мои предки бежали на родину, в Муравлево, изрядно пострадавшее от бомбежек, и две зимы выживали в полуразрушенной хате и в земляной норе. Малолетняя сестра померла. Третий раз – около пятого августа бабы с детьми в Муравлево прятались в погребах. Туда вошла советская разведка. Деды прятались в камышах на реке Цон. Мою юную маму попросили добежать до камышей и вывести мужиков на нашу сторону. Нужно было преодолеть какое-то поле перед рекой. Маму заметили немцы и стали расстреливать из пушки. Просто так. Развлекались. А мама бежала от воронки к воронке и успела скрыться в прибрежном кустарнике. Перед смертью она долго и тяжело болела. Иногда ей мерещились машины, которые уходят на восток и визжащие самолеты. Да кстати, в Муравлево вдруг вошел пожилой немец и сказал: «Русска матка, не стой так (прямо), а сядь где-нибудь так (скрючившись). Сейчас мы будем поджигать ваша деревня и уйдем. Потом придут ваши». Достойный уважения поступок. Однако, уто дал ему право жечь жеревнб и топтать страну моей мамы? Хочется надеяться, что мой папа, ежели ему попался в фортах под Кенигсбергом сын того немца, не слишком сильно над ним измывался, а просто шлепнул и все... Но и не в этом дело... Как-то я нашёл в романе Георгия Брянцева «По тонкому льду» совершенно перевернувшую меня фразу, сказанную Гизелой Эйслебейн майору Дмитрию Брагину: "Я презираю Ваших соотечественников, которые хотя бы своим молчанием пособничают фашистам". Мне стало страшно. А вдруг во время оккупации моя мама потворствовала молчанием. Я задал ей вопрос, а принимала ли она участие хлть в каком-то сопротивлении. Она сказала, что не принимала, но однажды немцы выгнали ее и других жителей Муравлево на трассу Брянск-Оред расчищать снег перед прохождением колонны немецуой техники. Они с подругой вырыла на повороте трассы траншею и закидала ее снегом. Потом из-за леса они наблюдали, как в траншею опрокинулась немецкая машина. А ведь немцы могли расстрелять за это мирных жителей. Так вот, у мертвых уже ничего не разузнаешь. Однако, я уверен, что если бы у убитых мирных жителей спросили, следует ли партизанам жечь и взрывать немцев, которые придут за это их убивать, большинство народа согласилось бы на такую плату за свободу. Ибо они в противном случае «молчанием пособничали бы немцам и заслуживали за это презрения». Вот в этом-то все дело. Всего доброго. Cytano Прошу прощения за опечаткм, набирал вслепую. Что-то "ушли" глаза. |