"И свет ударил по глазам."
Из воспоминаний орловского художника Евгения Александровича Чистова
"В нашем доме находился штаб какой-то небольшой немецкой части. За расстеленной картой, аж свисали края со стола, мы часто видели немцев. Старший у них был офицер, пенсне носил, такой благородный на вид, с добрыми глазами. Однажды он показал фото, где был он, жена и двое его "киндеров". Мать гадала ему на картах - вышло, что они живы и здоровы. С тех пор - он, правда, и до этого был нормальный - к нашей семье стал относиться с уважением. И вот уже в разгар лета, когда листья лопухов в палисаднике стали больше таза, в котором мать постоянно что-то стирала, немец этот в золотом пенсне подошел и сказал маме: "Матка, матка, бежите, прячьтесь, русские наступают: бомбы, снаряды бум-бум, убьют вас - прячьтесь. Город будут взрывать, мост будут взрывать наши, прячьтесь". Эта опасная, но ожидаемая всеми не сегодня завтра весть сразу же распространилась по Пятницкой. Женщины нашей улицы, собрав кое-что, попавшее под руку, устремились в катакомбы - наше спасение, там мы не раз пережидали бомбежки. Длинные ручейки бежавших женщин с ребятишками сливались в один поток перед входом в пещеру, и быстро - мы уже научились, как зверьё в нору - все проскальзывали через узкий вход-лаз в пещеру. А там по мере продвижения от входа вовнутрь пещера превращалась в подземные отдельные залы: холодные, грязные, со сталактитами, свисающими с высоких потолков. От главной подземной просторной пещерной улицы в стороны отходили переулочки - отсеки с тупиковыми комнатушками. У каждой семьи была своя - негласно бронированная. Наша, как и многие другие, была прибрана, на приподнятый деревянный пол было кое-что набросано: фуфайки, детская одежонка в головах, а на остро-каменистом полу травяной матрас. В углу - обязательные для всех атрибуты: иконка и лампадка самодельная. Когда приходили, она сразу же зажигалась, мать на колени - шепчет молитву с поклонами: "Господи, помилуй. Господи, помилуй, спаси и сохрани нас грешных". Мы - трое ребятишек: два брата и сестра - падали друг около друга и замирали: ждем, где ухнет бомба - у нас в ногах или подальше у соседей. К страху уже привыкли, как бы уже и ожидали смерть. В этот день, когда немцы стали взрывать город, в пещеру набилось народу больше, чем всегда, в последний момент пребывания немцев в городе русские почти все попрятались. В проходе и в главном зале пещеры стояли так плотно, что света белого было не видно. И вдруг свет ударил по глазам, а затем сильно заложило уши, и только потом глухой взрыв, который всех нас подбросил вместе с полом вверх - казалось, вот-вот треснет потолок пещеры и мы окажемся под обломками камней. Нет, выдержали и потолки и стены пещеры. И я думаю, вот почему. Мощная взрывная волна, которая свалила железные витые фермы железнодорожного моста с опорных быков в Оку, вошла через вход и пошла по залам, постепенно теряя свою разрушающую силу. Люди, стоящие в проходе, под её напором мгновенно повалились на землю. Враз погасли все лампадки. Наступила мертвая тишина, которая длилась несколько секунд, только лучик света от входа тянулся вовнутрь, давая нам понять, что свет мира не угас и что мы еще на этом свете, а не на том, которым нас всю жизнь бабушки и мамы стращали. Прошло некоторое время, и вдруг в абсолютной подземной тишине раздался приглушенный кашель: кхе-кхе-кхе. Никогда его не забуду, этот кашель пробуждающегося мира. Затем шепот, перешедший в тихий разговор: "Ты жива? Жива!" Стали ощупывать друг друга - целы и невредимы. Наступило какое-то оживление. Люди тихо стали подниматься и потянулись на лучик света к входу, и мы оказались на приступочке перед пещерой. Стоим и гадаем, куда пойти - домой или опять в пещеру. Нет-нет да и слышен свист снаряда над головой, и султан воды над речной рябью. Это наши "гостинцы" посылают. Видим: по железнодорожной насыпи бегут фигурки людей, похожие на оловянных солдатиков, которыми мы тогда играли всласть. Это, вероятно, немецкие саперы убегали - сделали свое подлое дело, подняли на воздух мост, и, как говорится, концы в воду. Я смотрю на эти фигурки, интересно же, а мать тянет за руку - идем да идем. А у входа стоит стол (откуда что взялось?). На нём - патефон, и наш пятницкий забияка Виктор Дуев пластинку с руслановской песней "Валенки" крутит. Раз, другой. Только мать оттащила нас от входа и стали мы подниматься наверх, как раздался свист снаряда и взрыв. Точно в патефон. Ни стола, ни патефона, ни Дуева. И сколько было вокруг него собравшихся - человек десять - в клочья. Только неглубокая такая вороночка в желтовато-белом известняке дымится и рваные кровавые клочья по чахлым кустам шиповника... Теперь уже почти бегом наверх. Не помню, как дома оказались. О, радость - дом Чистовых целехонек! Только крыша порвана кое-где осколками, да окна все настежь, без стекол, видать, где-то рядом рванул фугас. И что забыть не могу, когда поднимался, держась за руку матери: видел, как навстречу нам, по соседнему серпантину пропыленные, в выжженных белесо-соляных гимнастерках, струйкой к реке спускаются бойцы. И сейчас перед глазами, и часто они почему-то наведываются, как иллюстрации к картине, словно вчера это было. Впереди, в пилоточке, в юбчонке девушка: в запыленных сапогах, поперек через плечо сумка с красным крестом в белом круге, видать, их же медсестра. И так лихо, уверенно спускается к реке, прямо загляденье, а не картина. У третьего спереди на плече Красное знамя, свернутое в трубку. А дальше за ними солдаты - кто с палками, кто держась друг за друга, уже осторожнее спускаются к воде. Разойдясь по берегу, стали умываться. Вот так на моих глазах вошли наши солдаты, наши освободители, в наш город Орёл". ______________________________________________ "Битва за Орёл". Е.Е. Щекотихин, 2018 г., с 141-142. |