Недавно обнаружила интересный рассказ о селе Голянка (Острое) Новосильского района на Google книгах. Это рассказ шахтерского писателя Юрия Черного-Диденко (1907 - 1973). Во время войны он участвовал в Орловской битве и был в Голянке. На мой взгляд, очень интересный рассказ. Особенно с краеведческой точки зрения, ведь он описывает Голянку такой, какой она была во время войны.
P. S. Кто-нибудь знает - деревню правда эвакуировали во время войны? Прабабушка рассказывала, что немцы их гнали на станцию Хомутово, значит, жители были в деревне. Был момент, когда она закапывала картошку, когда куда-то уходили, возможно, это и была эвакуация?
Рассказ "Голянка", Ю. Черный-Диденко.
Источник: Google Книги
...Потом, после Голянки, пришлось встречать сотни и сотни деревень и сел, но Голянка... Голянка все же незабываема. Не потому ли, что война, полностью стирая эти и другие села с лица земли, стерла в памяти и название многих из них?! Они представляются нескончаемой скорбной чередой безымянных, безликих пепелищ. Холмики свежей золы, прибитой дождями, колесами, танковыми гусеницами. Между ними, будто в сером саване, остовы печей, и каждая из них в безмолвном вопле раскрыла свой каменный, набитый сажей зев... А в окнах Голянки не было тронуто ни одно стекло, все сохранилось, уцелело, и однако, думается мне сейчас, именно там, в Голянке, еще в середине войны я словно заглянул в далекое - далекое будущее, мысленно пережил то, что грозит земле, если... если в человеке не победит человек .
Помнится, это случилось дней за семь до начала битвы за Орел. Я возвращался из Хитрово - Петрово в Моховую, где находился штаб армии . В отличие от западной , степной , эта часть Орловщины вздыбленная , гористая – высотка за высоткой, глубокие ложбины, ветвистые овраги. Один из них сыграл со мной коварную штуку. Спускаясь по его каменистой осыпи, вывихнул ногу. До фронтовой магистральной дороги, где меня подхватила бы любая попутная машина, было еще далеко . Посмотрел на карту. Да , вот за этим перевалом помечена крохотным кружочком незнакомая Голянка . Что ж, доберусь , может быть , отыщу какого - либо старика - костоправа , переночую , а на рассвете в Моховую . С трудом взобрался на перевал. Внизу, вдоль извилистой, заросшей камышами речушки, тянулись приветливо убранные буйной зеленью этого лета хаты, , много хат : улица заканчивалась где - то далеко за поворотом , село большое . Конечно , если бы внимательно присмотреться, то и отсюда, с вершины холма, , можно было заметить , что с селом произошло что - то неладное .Ни единой живой души ни во дворах , ни на площади перед церковью , ни у колодцев , ни на огородах . Но меня не удивило это безлюдье и сам давно изнывал от солнцепека и предгрозовой духоты этого дня ; не мудрено , подумалось мне , что тут все укрылись в тень , сидят по домам. Доковыляв до крайней хаты , остановился у калитки и стал звать хозяев . Никто не откликался , и я увидел , что калитка накрепко привязана к стояку успевшей заржaвeть проволокой . Подошел к соседнему дому то же самое : калитка заколочена гвоздями. Постучался в окна третьего , не отгороженного плетнем и , судя по всему , только перед войной отстроенного дома , — не отозвались и здесь . Дальше , дальше , вот уже и площадь с наглухо закрытыми ставнями сельмага , с церковью , выщербленная паперть которой заросла лебедой . Всюду запустение , тишина ... Стало не по себе , понял , что и во всех остальных порядках не найти никого . Жители села , оказавшегося в ближней прифронтовой полосе , переселены : наверное , весной , а может , и того раньше , покинули вместе со всей домашней живностью свое дедовское гнездовье ... Тягость одиночества в той или иной мере знакома каждому . Здесь тысяча оттенков . Сжимающее сердце одиночество , порожденное какой - либо несправедлив детстве или юности , томительность одиночества в темноте шахты , или в лесу , или в ночной степи ; но одиночества , подобного тому , на какое сейчас меня обрекла Голянка , я не мог прежде и вообразить . Оказаться одному , совершенно одному среди этих шестисот или семисот дворов , где всякая любовно вытесанная лавочка , подпорка у стены , плетеная изгородь , выдолбленная колода для воды , яблоня в палисаднике напоминали о веселом трудолюбии людей и в то же время кричали о своей заброшенности и сиротливости ! Такого я не испытывал никогда . А тут еще эта распухшая ноющая нога , и никто , никто не может помочь или хотя бы просто посочувствовать . Заведомо зная , что никого не встречу , все же брел от двора к двору , подгоняемый окружавшей меня противоестественной немотой . Хоть бы тявкнула шелудивая собачонка , хоть бы прожужжала пчела , чирикнул случайный воробей , загудел комар! . . Но и они исчезли вместе с людьми , и даже ручей , через который был переброшен мостик , тускнел мертвенной недвижной заводью , в которой , пожалуй, перевелись и лягушки.
Начинало смеркаться , надо было все - таки подумать о ночлеге . Я мог выбрать любую из хат . В конце концов, проникнуть в какую-либо их них не составляло особого труда. Направился к крытой соломой, ладно побеленной xате - пятистенке , недалеко от почты . Двери самой почты были забиты доской , ни одно письмо не спешило сюда , к жестяному синему ящику , прибитому у двери . Оказавшись в просторной , чисто подметенной горнице , решил не задумываться над необычностью ожидавшей меня ночи . Так будет лучше скорей засну . Но , даже мельком скользнув взглядом по горнице , по засохшим цветам на подоконнике , по изъязвленному трещинами глиняному полу , я понял , что отогнать навязчиво подступавшие мысли не в силах . Неведомая мне хозяйка , уходя , на прощанье убрала хату , оставила ее в порядке , но , лишенная человеческого тепла , души , она уподобилась склепу , где всюду тлен и тлен ... Кадка у порога пустовала , рассохлась . Я вышел во двор , к колодцу . Завизжал ворот , загремело , ударяясь о сруб , ведро — и единственным пронесшимся над Голянкой звуком еще ощутимей стало мое полное одиночество .
А затем подошла ночь , душная , длинная , томительная . Болела воспаленная нога , и после нескольких минут забытья сознание возвращалось воспаленным , горяченым. Наверное , я стонал , ибо , просыпаясь , казалось , еще слышал затихавший в горнице голос . Но кто мог услышать еще , если бы я даже кричал от боли на все село ? Снова закрывал глаза , и в полудремоте болезненно мерещились сотни , тысячи Голянок , представлялось , что вся земля стала мрачной , обезлюдевшей пустошью , и невольно прислушивался к стуку сердца , будто желая убедиться , что хоть я пока существую , живу ... Когда в окошко хлестнул дождь , я обрадовался . Они были все-таки живыми и деятельными , эти струйки , побежавшие по стеклу , зашумевшие в бурьяне и листве палисадника . Но чуть погодя , в ночи вылепился и еще один звук — какой - то округлый , гулко и тягуче поплывший над селом . Что это , разрыв снаряда ? Но вряд ли немцы с их хорошо поставленной воздушной разведкой стали бы обстреливать пустое село . Разве причудилось ? Еще удар , еще ! Да ведь это же колокол в церкви или часовне . Очевидно , оборвалась веревка , которой привязывали язык , и вот раскачиваемый ветром колокол заговорил , сурово и пасмурно возвращая меня к прежним мыслям . Ты один , один , совсем и навсегда один ! .. Он утих только перед рассветом , а мне уже не лежалось . Торопливо свернул плащ - палатку , вышел на улицу . Голянка со всеми своими хатами , овинами , садами смутно проглядывала в дымке этого раннего часа . Призрачная , серо - пепельная . И когда я стал выламывать из затрещавшего плетня хворостину , вдруг почудилось , что все вокруг сию минуту развалится , осыплется , как осыпается даже от легкого прикосновения какое - нибудь перегоревшее в прах вещество . Опираясь на палку , зашкандыбал на околицу . Чтобы спрямить путь , уже хотел было идти огородами , но тут издалека донеслось неясное громыхание . Неужели подвода ? Ближе , ближе , громче . Возница гнал изо всех сил . Из - за почты вынеслась военная фура . я шагнул на дорогу , но сидевший в повозке ездовой , словно отказываясь поверить , что здесь кроме него может оказаться кто – либо кто - либо еще , продолжал нахлестывать лошадей , и лишь сами лошади , увидев меня , заржали , остановились .
— Вы что же , не видите ? — одновременно и радуясь и сердясь , выкрикнул я . Немолодой рыжебородый ездовой , и в солдатской гимнастерке сохранивший повадки колхозного конюха , растерянно переложил кнут из правой руки в левую , ошеломленно заморгал мучнистыми от дорожной пыли ресницами . - Извините ... извините , товарищ старший лейтенант , и впрямь не разглядел . Он смотрел на меня все еще диковато , недоверчиво , с сомнением , да и у меня вид был оторопелый , будто мы встретились на иной , чужой для нас обоих планете . - Вы не в Моховую , папаша ? — Чуть поближе . . . - Да ведь вам все равно со мной по дороге ... Садитесь вот сюда на сенцо . Одни здесь ? - Один . Ногу подвернул , заночевать пришлось ... - Э , кабы знать ... Я ведь тоже ... Только на том краю . . . Считал , что , кроме меня , никого . . . Теперь он уже не спешил . Неторопливо достал пестрый , как цыганская шаль , кисет , свернул цигарочку , облегченно пыхнул дымком , кружевные сизые колечки поплыли и развеялись в воздухе ; бесследно развеивались и все ночные раздумья . Значит , не только я не спал этой ночью? Ездовой сдвинул на затылок пилотку , отер лоб , собрал в пятерню вожжи . — Ну , жи - и - во - о ! Ему , да , признаться , и мне , толковать о том , что минуло , не хотелось . Надо было делать свое солдатское дело. |