___Фотография из детства___Статья из газетыВторого октября 1941 года я стоял в очереди за коммерческим хлебом. Он стоил три рубля, а тот что отпускался по карточкам, — рубль или даже 85 копеек. Зато коммерческий хлеб продавался практически ежедневно, очереди были, но не такие длинные, как за «карточным».
Магазинчик, небольшой, одноэтажный, находился на улице Московской напротив кинотеатра «Родина» (на этом месте сейчас стоит четырехэтажный жилой дом). Был теплый солнечный день, 11 или 12 часов дня. И вдруг известие; немцы! Мать с нами, детьми (я, мои брат и младшая сестра), бежала в деревню Лужна к родственникам. Наша семья вообще-то жила в Брянске. При подходе к нему немцев отец и старший брат ушли в армию, на фронт. Остальные уехали в Орел, который впоследствии оказался оккупированным.
Через день или два мы с матерью вернулись в город. В Орле мы жили на улице Герцена, которой немцы вернули прежнее название: 3-й Московский переулок. По возвращении мы с пацанами пошли по городу. Никаких разрушений не было, как и следов боев. Перешли Красный мост. Напротив нынешнего «Славутича», в Торговых рядах, в самом конце моста по правой стороне увидели разбитую легковую машину черного цвета, наверное, «эмку». Около нее лежала мертвая молодая женщина в военной форме с двумя кубиками в петлице и расстегнутым планшетом. Если не изменяет память, она лежала еще день или два.
Немцы сразу стали наводить свой порядок.
Первое. Все взрослое население от 15 лет должно было явиться на биржу труда.
Второе. В комендатуру должны быть сданы все голуби для кормления славных немецких солдат. Помню, что житель соседнего дома съел своих голубей сам.
Третье. Чтобы не нарушать покой тех же солдат, было запрещено ездить, кататься на самодельных самокатах из подшипников. Этим сразу же воспользовалась полицейская сволочь. Они отнимали самокаты у детей и тут же продавали их другим.
Четвертое. Наряду с приказными листами о бирже, голубях, самокатах и другими кругом были расклеены большие портреты фюрера с надписью «Гитлер-освободитель».
За уклонение от какой-то повинности было казнено несколько человек. Их повесили в сквере Танкистов (тогда Первомайский сквер) на деревьях вдоль улицы Московской напротив дома №11, где после освобождения Орла был водружен красный флаг. Потом фашисты в этом сквере сеяли турнепс, огурцы, выращивали другую снедь.
Они даже открыли школы, одна из них была напротив универмага, там тогда еще стояла Покровская церковь. На месте нынешнего жилого дома, где «Трансагентство», стояло здание в три этажа, не меньше. В нем фашисты и организовали школу для детей оккупированных. Желающих учиться там не так уж много и нашлось. Учащихся на подходе к школе мы встречали и задавали им трепку, не трогали только девочек. Знали: пожалуйся кто из школьников, будет очень плохо. Ведь фашисты были способны на все. Если не изменяет помять, этой школе не удалось просуществовать долго — не более учебного года.
По нашей улице Герцена, как правило, гнали военнопленных в сторону Монастырки, где был лагерь. Помню такой случай: на глазах всей улицы двое пленных тащили одного раненого. Конвоиры взяли его и потащили во дворы, чтобы пристрелить. Сбежался народ, зашумели, закричали. Одна женщина «признала» в нем мужа. Убивать не стали, вернули в колонну. Но вряд ли его оставили в живых. Много пленных было сброшено в реку. Там, где сейчас мост им. 60-летия Октября, Ока не была глубока, но течение около левого берега было очень сильное, поскольку плотина до войны находилась в районе Левашовской горы. Да и сама река была более полноводной. Даже в лютые морозы зимы 1941 —42 гг. у левого берега река не замерзала. Чтобы перейти на другую сторону, надо было перепрыгнуть где-то с метр, если не больше. В эту «протоку» и сбрасывали пленных. Хорошо помню, как в этой полынье лежали наши солдаты, сброшенные туда, может быть, и живыми еще.
В сравнении с этим вспоминаются годы после освобождения Орла — пленные немцы работали в городе. И, хотя с ними был конвоир, ходили они свободно. Были, как и все мы тогда, голодными, но изможденными во всяком случае не выглядели.
Во время оккупации все не работающие жители города, а это старики и дети, старались, как могли, найти пропитание. Детям в этом отношении было несколько «лучше». Мы, ребята, переделали лошадиную двухколесную повозку под тележку и по очереди использовали ее для перевозки немцам их рюкзачков. Услугами этими не брезговали ни офицеры, ни рядовые. За это мы получали от «освободителей» то кусок эрзац-хлеба, то огрызок маргарина, то одну-другую оккупационную марку.
И вот однажды я вез одному «освободителю» его вещички. Вижу, с порожков, где был вход в разрушенное здание, в котором после восстановления города размещался ресторан «Ока», немец со скаредной, подлой улыбкой собирается фотографировать меня, везущего телегу. Я принял нарочито развалистую позу: опустил рукава пиджака — он был с чужого плеча, мне велик, сдвинул кепку навалился на поручни телеги. Про себя думал: фотографируй, гад, наслаждайся. Что он с самодовольной рожей и сделал.
И вот спустя много лет я увидел себя на фотографии в «Орловской правде», а затем в краеведческом музее. Надо полагать, ни там ни здесь не знали, кто это изображен на фото.
>>>