___... И грянул взрыв___ Глава из книги. В очерке «Это было в Орле», опубликованном в сборнике «Герои подполья», есть такие строки: «Летом 1942 года вблизи аэродрома был взорван большой склад авиабомб. Кто совершил эту диверсию, пока неизвестно. Но в городе ходили слухи, что это сделали советские военнопленные...» В 1970 году, когда сборник вышел третьим изданием, в Политиздат пришло письмо от жителя Волгограда Михаила Георгиевича Топольскова. Он писал, что прочитал книгу «Герои подполья», и сообщал, что диверсию на немецком военном аэродроме под Орлом в 1942 году действительно совершили советские военнопленные, и назвал участников этой операции. Вскоре Топольсков сам приехал в Орел. Он побывал на месте событий, многое рассказал и помог раскрыть еще одну страницу героической борьбы советских людей с немецко-фашистскими захватчиками на орловской земле. ...Заместитель (политрука роты из 6-й гвардейской дивизии старший сержант Михаил Топольсков в октябре 1941 года под Мценском попал в плен. Некоторое время он содержался в орловском сборном лагере военнопленных. В декабре в составе группы в 300 человек был доставлен на орловский военный аэродром. Пленных разместили в дощатых бараках, расположенных вблизи Карачевского шоссе. Это и был лагерный пункт на аэродроме. Здесь Топольсков встретился с Василием Беловым. Они оказались соседями — у Топольскова на спине значился лагерный № 50, у Белова — 51. Узники подружились. Белов рассказал, что он—командир взвода противотанковых орудий, младший лейтенант. Однажды комендант лагпункта унтер-офицер Вилли построил пленных на плацу и через переводчика приказал поднять руки тем, кто имеет специальность сапожника, портного, шорника. Топольсков назвался шорником, Белов — портным. В одном из бараков, по соседству с сапожной мастерской и прачечной, для шорника п портного отвели клетушку. Топольсков ремонтировал хомуты, седла и прочую конскую упряжь, а его сосед занимался портняжным делом. Белов был человеком немногословным, вдумчивым. Однажды он спросил Топольскова: — Как ты смотришь на то, что наши товарищи на франте дерутся, а мы тут спокойненько чиним фрицам хомуты? — Знаю, куда ты клонишь,— отозвался Топольсков.— Сам не раз об этом думал. Как-то в мастерскую зашел Григорий Щербаков. Он с Беловым уже не раз встречался в лагере, рассказал, что он артиллерист, старший лейтенант. Обратившись к Белову, Щербаков сказал: — Дай-ка иголку с ниткой, штаны зашить. Разорвал на новой работе. Знаешь, мне Вилли должность подобрал. — Какую же? — поинтересовался Белов. — Старшим команды по разгрузке прибывающих на аэродром авиабомб, снарядов и всякого прочего. Как ты на это смотришь? Белов ответил не сразу. — А что? Подходящая должность в наших условиях. — Посмотрим... В моем подчинении двенадцать человек. Щербаков под разными .предлогами стал частенько посещать портняжную мастерскую. Как-то он привел товарища, который представился: «Капитан Макаров». Оказалось, что комендант лагпункта Вилли поставил Макарова во главе команды, тоже в двенадцать человек, которая была занята тем, что подвозила авиабомбы со склада на летное поле и подвешивала их к самолетам, заправляла машины. Белов, Топольсков, Щербаков и Макаров были одного возраста, все четверо комсомольцы. Они и составили ядро подпольной патриотической группы, организатором и руководителем которой был Белов. К ним примкнул присланный в помощь Белову портной из гражданских, человек лет сорока пяти. Василий Белов (познакомился с двумя девушками, работавшими в прачечной. Они оказались городскими подпольщицами. Через них Белов держал связь с городским подпольем. Сначала девушки приносили сводки Совинформбюро, и группа Белова наладила антифашистскую агитацию среди военнопленных. Потом они передавали указание городского подполья организовать побеги военнопленных из лагерного пункта, принесли карту с пометками местонахождения партизан и маршрутов для перехода через линию фронта. Группа Белова помогала военнопленным бежать из лагеря. Делалось это так. Гитлеровцы от Кромской железнодорожной платформы на Брянском пути провели к аэродрому ветку. По этой ветке они подавали составы с авиабомбами, снарядами и другими грузами. На разгрузочной площадке аэродрома составы освобождались от грузов. Подготовленные к побегу пленные цеплялись под вагоны, платформы и с порожняком выезжали за пределы аэродрома. Орловские машинисты-железнодорожники знали об этом и всячески содействовали побегам. Таким путем из лагеря бежали многие пленные. По поручению Белова капитан Макаров, постоянно общавшийся с чехами-авиатехниками при заправке самолетов, вошел в контакт с руководителем бригады авиатехников инженером Ганцем. Оказалось, что все чехи, в том числе и Ганц, резко отрицательно относятся к гитлеровцам. Подпольщики решили использовать это обстоятельство и предложили Ганцу организовать обезвреживание авиабомб при подвешивании их к самолетам перед вылетом на бомбежку объектов в наших тылах. Ганц охотно согласился и предложил способ обезвреживания бомб. Обычно команда Макарова брала на складе авиабомбы, на автомашине доставляла их на летное поле, подвешивала к самолетам и уже потом вставляла в их носовую часть взрыватели. Теперь же, по предложению Ганца, в бомбы крупного калибра — 500—1000 килограммов — сначала вставляли толстую картонную прокладку (их изготавливал в своей мастерской «шорник» Топольсков), а уже потом ввинчивали взрыватели. Такая подготовка бомб приводила к тому, что при ударе ее носовой части о грунт капсюль взрывался, но взрывчатка, заложенная в корпусе, не воспламенялась, так как была надежно изолирована от взрывателя. Авиатехники-чехи и их руководитель Ганц контролировали готовность самолетов и бомбового груза к вылету, но картонных прокладок «не замечали». Обезвреживание авиабомб подпольщики производили с января до половины мая 1942 года. В это время Елецкий железнодорожный узел был одной из базовых станций, питавших войска Брянского фронта. Для нанесения воздушных ударов по базам и складам в Ельце фашисты использовали авиацию с орловского аэродрома. Подполковник в отставке Петр Николаевич Боговцев, бывший в то время начальником штаба противовоздушной обороны области, свидетельствует, что в первой половине 1942 года при налетах вражеской авиации на объекты, расположенные в Ельце, каждый раз не взрывалось по нескольку бомб, особенно крупнокалиберных. Готовясь к широкому наступлению на восточном фронте в летнюю кампанию 1942 года, гитлеровцы уже с начала года стали создавать запас авиабомб на орловском аэродроме. Их составами подвозили к разгрузочной площадке, команда Щербакова перегружала их на автомашины, отвозила на западную окраину аэродрома и складировала. Уже не раз у подпольщиков возникал разговор о том, как бы «приложить руки» к этому складу. Но вот в середине мая Щербаков заглянул в мастерскую к Белову. — Со складом бомб пора кончать,— сказал он.— Вчера тринадцатый эшелон разгрузили. Завтра еще поступит. Белов долго молчал. — Ну, что ты молчишь, не слышишь, что ли? — торопил Щербаков. — Потому и молчу, что не знаю, что сказать. Ты же сам говоришь, что у склада часовые стоят чуть ли не на вытянутую руку друг от друга день и ночь. Никого, кроме твоей команды, туда не подпускают. Как это сделать? Надо хорошенько продумать... — Я уже продумал,— заметно нервничая, сказал Щербаков.— Надо действовать, не откладывая. — А что ты придумал? — прищурившись, спросил Белов. — Вот мой план, слушай. Завтра я с ребятами разгружаю четырнадцатый эшелон. Все идет, как всегда, нормально. Подвозим к складу последнюю машину. Предпоследнюю бомбу, желательно тонную, а такие, конечно, будут, кладем носом к разгрузочной площадке, вставляем взрыватель. Пускаем с автомашины по скатам последнюю бомбу так, чтобы она боком ударила в нос лежащей. Взрыватель срабатывает, тонная взрывается, и от детонации весь склад летит к черту... — А люди!? — вырвалось у Белова.— Там же будешь и ты, и твоя команда?! — Я уже думал и об этом,— гладя в пол, медленно проговорил Щербаков.— Другого выхода нет. Я кое с кем из своих ребят обсуждал. В один голос говорят, что мы ведь на войне... А в этой войне, сам знаешь, читал листовки городских подпольщиков, фронт не только там, где он обозначен линиями передовых позиций, но я здесь, в тылу фашистской армии. А наша передовая здесь, на аэродроме... Белов медленно проговорил: — Вот что, Гриша, иди, еще подумай. Может, что другое... Мы тоже подумаем. А завтра загляни сюда. Наутро Щербаков пришел в мастерскую. Он был внешне спокоен. — Ничего нового не придумал,— сказал он, закрыв за собою дверь и осмотревшись.— Вас не спрашиваю, потому что вы тоже ничего другого придумать не можете. Белов молчал. Сказать ему действительно было нечего. Кто-кто, а Щербаков знал обстановку на складе. — Ну, что? — спросил, наконец, Белов, поочередно глядя на Топольокова и Гражданского. Те молчали. Тягостную неловкость разрушил сам Щербаков. Он шагнул к Белову. Они крепко обнялись. Григорий попрощался с Топольсковым и Гражданским и, уже взявшись за скобку двери, произнес: — Прощайте! Не поминайте лихом. ...На аэродроме работала группа городских девушек. После ночной «обработки» аэродрома нашей авиацией они собирали в траве осколки бомб и зенитных снарядов, засыпали воронки. В группе девушек находилась Нина Платонова. Работая на аэродроме по мобилизации биржи труда, она познакомилась с военнопленным, который состоял в команде Щербакова. Это был белорус 19—20 лет. Звали его Ваня Качан. Нина встречалась с ним на аэродроме, делилась продуктами, однажды принесла ему отцовское белье. В тот майский день Ваня подошел к ней не в обычное время, в обеденный перерыв, а раньше. Он был взволнован и, отозвав Нину в сторону, тихо сказал: — Сегодня во время перерыва не оставайтесь на поле. Уходите все в столовую. Скажи девчатам. Нина хотела спросить, почему, но Ваня опередил: — Не спрашивай ничего. Так надо. >>> |